Василий Новицкий - Из воспоминаний жандарма
В начале XX века охранка знала о подполье если не все, то очень многое; она держала под надзором большинство революционных организаций, имея ясное представление об их планах и о конкретных действиях; более того, охранка нередко с успехом влияла и на то, и на другое. Но за этот грандиозный сыскной успех приходилось платить страшной ценой: агент охранки эсер Азеф организовывал убийства царских министров и подготовил, не по его вине сорвавшееся, покушение на самого царя, Николая II; агент охранки эсер Малиновский, по сути, возглавлял думскую фракцию большевиков в IV думе и с незаурядным красноречием пропагандировал с думской трибуны соответствующие идеи. И то была лишь верхушка айсберга: когда после революции на основе архивов охранки газеты начали публиковать списки провокаторов, они заняли целые полосы — сотни, сотни имен… И все эти люди предавали не только своих товарищей по подполью — они, по сути, предавали в то же время и тот строй, которому их наняли служить. Провокационная деятельность неразрывно сплеталась с революционной; развращая революционное движение, охранка с железной неизбежностью развращалась сама. Чем изощреннее становились ее провокационные приемы, тем страшнее была та сила, с которой запущенный жандармами бумеранг бил по охраняемым ею устоям. И хотя, конечно же, отнюдь не деятельность охранки породила кризис самодержавия, она усугубила его донельзя. Система государственной безопасности сработала в конце концов как разрушительная сила.
***К общей характеристике охранной системы необходимо прибавить несколько слов и о ее служителях. Отбор в жандармский корпус долгое время носил довольно формальный характер: брали большинство желающих, при условии достаточного стажа военной службы и благосклонных отзывов со стороны начальства. Но конечно же, сам характер будущей деятельности предполагал у тех, кто собирался избрать ее, вполне определенные черты ума и характера…
Подавляющее большинство жандармов, ясно осознавая главную цель своей деятельности — охранение устоев, не испытывало ни малейших сомнений в том, что для достижения этой цели хороши все средства. Подобный подход к делу оправдывался и тем исключительным положением, в которое изначально власть поставила жандармов: вне системы управления, вне обычного порядка дел. Им было подконтрольно все, они — только государю императору.
В царствование Николая I каждый жандарм чувствовал себя если не богом, то уж по крайней мере архангелом. Поразительная самоуверенность, непоколебимая вера в свое право диктовать определенные нормы поведения всем россиянам, без различия чинов и званий — вот, может быть, характернейшая черта как в облике бессменного управляющего III отделением Л. В. Дубельта, так и штаб-офицера Э. И. Стогова, «заправляющего» целой губернией (во всяком случае, именно такое впечатление складывается при чтении их записок).
Самоуверенность эта в значительной степени подогревалась еще и тем, что во время óно превосходство сил охранительной системы над революционным движением по вполне объективным обстоятельствам было огромным. В подобных условиях сами охранители, при всей их неразборчивости в средствах, могли позволить некоторый своеобразный «изыск» в своей деятельности. Так, многие из них не скрывали презрения к тем «мерзавцам», от которых получали сведения. Например, вышеупомянутый Дубельт, как правило, платил осведомителям сумму кратную 30: в память числа серебренников, полученных Иудою Искариотом; он же ставил в угол самого, пожалуй, достославного из этих осведомителей — Фаддея Венедиктовича Булгарина, когда тому случалось провраться в своих «докладных» (что случалось, увы, нередко). Характерно, что и знаменитый Шервуд, попытавшийся водить за нос руководство, изобретая небывалые революционные организации, вылетел из III отделения невзирая на все свои заслуги перед престолом. А ведь годов эдак через 60–70 человек с его способностями вполне смог бы составить конкуренцию и самому Азефу…
После реформ 1860-х годов положение заметно изменилось, и жандармы ощутили это, может быть, раньше, чем кто-либо иной. Так, по запискам генерала В. Д. Новицкого, можно проследить, как этот ярчайший представитель жандармского сыска второй половины XIX века по мере прохождения службы все больше терял уверенность в своих силах. Преданность устоям у него оставалась прежней, ничуть не меньшей, чем у его предшественников, да сами-то устои уже затрещали. Работать приходилось не покладая рук, рискуя и жизнью своих подчиненных, и своею собственною, а положение лишь усугублялось с каждым годом. Новицкий был совершенно не в состоянии понять причины происходящих перемен и объяснения им он, как увидит читатель, давал совершенно фантастические; но развал Империи этот тугодум генерал ощущал явственно, и ощущение это он, может быть, не желая того, передал в своих записках чрезвычайно рельефно.
При всем том Новицкий оставался жандармом «старого закала», воспитанным в традициях николаевского времени. Революционеры представляли для него некое подобие нечистой силы, любые «неформальные» сношения с которыми казались и греховными, и опасными; были, однако, моральные нормы, которые генерал в своей борьбе с подпольем старался не нарушать: он, в частности, избегал обращаться к услугам провокаторов. А между тем, в условиях кризиса самодержавного строя подросло новое поколение охранников, не признающих в этой борьбе никаких условностей и не стесняющих себя никакими границами. Для представителей этого поколения (таких как А. И. Спиридович, П. Г. Курлов) Новицкий — живой обломок старины, фигура комическая.
Спиридович, один из учеников Зубатова, как нельзя лучше усвоивший уроки этого «гения провокации», откровенно издевался над генералом, с которым ему пришлось в начале XX века служить в Киеве. Спиридович отчетливо видел неспособность Новицкого взять на вооружение новые методы сыска, и, как результат, — почти полную бесплодность всех его усилий; естественно, что «виртуоз» зубатовской школы относился к старику с нескрываемым пренебрежением. А Новицкий, в свою очередь, буквально вопиял о «сыскном разврате», которым эта, пустившаяся во все тяжкие, жандармская молодежь разваливает Империю. Его потрясение от их «новаций»-провокаций было настолько сильным, что он даже провидел в Зубатове со товарищи жидомасонских агентов, в конце концов сбиваясь в своих обвинениях на полный бред… Это не мешало им быть совершенно справедливыми в главном: та изощренная борьба, которую во имя сохранения существующего строя вела против подполья охранка, приводила к диаметрально противоположным результатам. Но ведь столь же справедливо и мнение Спиридовича, что деятельность Новицкого не давала вообще никаких результатов. Трудно найти более убедительное доказательство тому, что политический сыск в последние годы Империи зашел в глухой тупик, чем эта обоюдная неопровержимая правота двух не пощадивших друг друга оппонентов.
