Вадим Кирпиченко - Разведка: лица и личности
В.И.Старцев, или, как его все звали за глаза, дядя Вася, был тоже человеком выдающимся. В дальнейшем он много лет являлся начальником отдела, который занимался Дальним Востоком и Юго-Восточной Азией, а затем стал заместителем начальника разведки по кадрам. Старцев, несомненно, был самым сильным начальником отдела, цепким и решительным. Сотрудников своих он в обиду никому не давал, и все остальные начальники знали, что со Старцевым лучше всего не связываться — его не переспоришь. Язык у Василия Иосифовича был как острая бритва, а иногда и как ядовитое жало. Его афоризмы оперработники повторяли долгие годы, и даже сейчас, спустя почти два десятилетия после его ухода со службы, нет-нет да и кто-нибудь из старослужащих вспомнит: «А вот дядя Вася сказал по аналогичному случаю…»
За невыполнение заданий в установленные сроки Старцев устраивал строгие выволочки, и некоторые работники из робкого десятка его просто боялись. Один из них, как только получал вызов на доклад к Старцеву, начинал дрожать и заикаться. Оправдываясь за невыполнение какого-то задания, он сказал заплетающимся языком:
— Иосиф Виссарионович, я просто физически не успел это сделать!
Ответ был точен и афористичен:
— Если бы я был Иосиф Виссарионович, я сидел бы не здесь, а в Кремле. А если вы не успеваете сделать что-то физически, то впредь делайте это химически, но выполняйте все в срок!
Много лет спустя после этого случая мы с Яковом Прокофьевичем Медяником и Павлом Ефимовичем Недосекиным повстречали дядю Васю. Медяник и Недосекин только окончили Высшую дипломатическую школу и ожидали назначения на должность. Желая доставить приятное Старцеву, они несколько игриво обратились к нему: «Василий Иосифович, возьмите нас к себе в отдел. Мы хотим работать с вами!» Старцев, изобразив ухмылку (эта кривая усмешка в наших кругах называлась антисоветской), бросил: «Да… возьми вас в отдел — вы тут же сгоните меня со стула и сами на него сядете!» — и ушел, помахав рукой.
Еще одна колоритная личность — Иван Васильевич Вирюкин. Он производил неизгладимое впечатление своей манерой держаться с большим достоинством и библейской внешностью — четкий профиль темного лица, большие печальные глаза, борода с проседью. Иван Васильевич был к тому же крупным специалистом в вопросах мировых религий. Лучшей модели для портрета какого-нибудь апостола и искать не надо было. К моменту нашего знакомства Вирюкин вернулся уже из третьей долгосрочной загранкомандировки, и представлялось, что он уже все на свете знает и все ему уже порядком надоело.
Однажды он, видя, как я судорожно листаю оперативные дела и одновременно что-то выстукиваю на пишущей машинке, многозначительно изрек: «Вот ты весь сейчас полон энергии, с восторгом готовишься к первой командировке. Все тебе интересно, все волнует, до всего есть дело. Но попомни мои слова: ко второй командировке ты будешь много тяжелее на подъем, появятся проблемы— вещи, дети, то да се, в третью тебя уже будут выталкивать ногами, а ты будешь изо всех сил сопротивляться». Не скажу, что все получилось по этой схеме, но в целом замечание Ивана Васильевича было очень метким.
Как это ни удивительно, я помню абсолютно всех сотрудников отдела, работавших в нем в пору моего появления на службе. Первые впечатления были настолько глубокими, что крепко отложились в памяти. Впоследствии дело уже обстояло по-другому…
Ушедшие друзья
1 сентября 1947 года начался мой первый учебный год на арабском отделении Московского института востоковедения, который находился в Сокольниках, в Ростокинском проезде.
Здание института казалось большим, светлым и относительно новым. Построено оно было специально для Московского института истории, философии и литературы, который просуществовал с 1931 по 1941 год. Здесь приобретали гуманитарные знания люди, которые впоследствии составили ядро советской партийной и научной элиты. Позднее этот институт слился с МГУ, а здание было отдано востоковедам.
Недавно я проезжал мимо него и с грустью разглядел за разросшимися деревьями какое-то захудалое строение. Здание обветшало, почернело и уже не вызывало тех радостных эмоций, как в далекие послевоенные годы.
В нашей арабской группе было 16 человек, в том числе только что окончившие школу четыре девочки — одна из них стала на втором курсе моей женой. А из 12 ребят 11 недавно демобилизовались из армии после участия в Великой Отечественной войне. Все они носили шинели, сапоги, гимнастерки, кителя, брюки-галифе, некоторые даже продолжали щеголять в армейских фуражках.
Каждый заслуживает отдельного очерка, но я хочу рассказать об одном из тех, кто после окончания института попал, как и я, на работу в разведку и остался в ней до конца.
Из нашей команды бывших фронтовиков своей подтянутостью, стройностью и молодцеватостью выделялся Саша Оганьянц, недавний старший лейтенант, командир батареи знаменитых «катюш». Офицерская форма сидела на нем великолепно, и к тому же ее украшал орден Отечественной войны, который он носил с гордостью и видимым удовольствием.
С Сашей мы вместе проучились пять лет в институте, год — в 101-й Высшей разведывательной школе, попали в один и тот же восточный отдел Первого главного управления КГБ и почти одновременно оказались на работе «в поле», в одной из важнейших в то время резидентур — в Египте.
Отношения СССР с арабским миром в тот период бурно развивались, открывались новые посольства и резидентуры, и Сашу прямо из Египта перевели резидентом в королевский Йемен. Впоследствии он побывал в качестве резидента также в Иордании и в Южном Йемене.
То, что он уже в начале своей оперативной деятельности стал резидентом, говорит само за себя. Резидент в разведке — это главная должность, достичь которой удается далеко не каждому. Куда легче стать каким-нибудь начальником в Центре.
Одним из свидетельств политической дальновидности Оганьянца является его оценка тогда еще молодого иорданского короля Хусейна как опытного, мудрого и рационального политика. Такие суждения Саша высказывал в своих телеграммах в то время, когда у нас бытовало пренебрежительное отношение к этому монарху, его считали марионеткой и чуть ли не платным агентом Вашингтона и Лондона.
Мой друг оказался прав. Со временем короля Хусейна стали уважать и в Москве. Он умело выходил из самых затруднительных и даже отчаянных ситуаций и, вступив в 17-летнем возрасте на престол в 1952 году, сохраняет власть до сих пор. Мне не приходилось встречаться с королем Хусейном, но я был знаком с его первой женой, королевой Диной. К сожалению, развить знакомство с этой милой, симпатичной и образованной дамой в интересах советской внешней политики не удалось.
