Николай Петраков - Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали
Все серьезные пушкинисты одинаково трактуют иносказательность этого текста. Дмитрий Львович Нарышкин был супругом красавицы Марии Антоновны, любовницы императора Александра. В тексте анонимного письма Пушкин назван «коадъютором», т. е. заместителем Нарышкина. Таким образом, совершенно недвусмысленно указывается на то, что Наталья Николаевна, жена поэта, является наложницей царя Николая.
Не понять этого Пушкин не мог. Поэтому не следует серьезно рассматривать версию о том, что Пушкин расценил пасквиль как намек на рога от Дантеса. Правда, в дневнике Д. Ф. Фикельмон можно прочитать: «Семейное счастье начало уже нарушаться, когда чья-то гнусная рука направила мужу анонимные письма, оскорбительные и ужасные, в которых ему сообщались все дурные слухи, и имена его жены и Дантеса были соединены с самой едкой, самой жестокой иронией». Но из этих строк следует только то, что круг лиц, знавших подлинный текст пасквиля, был крайне узок. И даже близкие Пушкину люди в своих предположениях шли «от обратного»: коль скоро поэт вызывает на дуэль Дантеса, значит, в пасквиле имя последнего и связано с Натальей Николаевной.
Итак, будем придерживаться очевидного. Пушкин истолковал упоминание о Нарышкине как любой нормальный человек.
Дальше пушкинисты начинают фантазировать на тему, что должен был почувствовать поэт, расшифровав немудреный подтекст анонимки. Здесь наблюдается полная разноголосица. Большинство исследователей стоят на том, что Пушкин воспринял намеки анонима как беспочвенную клевету на супругу. Его возмущение имело в основе стопроцентную уверенность в супружеской верности Натали. И Пушкин не ошибался. Эта группа «специалистов по Пушкину» искренне считает, что отстаивая такую точку зрения, они демонстрируют свою личную любовь к поэту. Поэт хотел, чтобы именно так сложилось общественное мнение и надо быть верными его последней воле.
Любопытно, что система аргументов этой «партии» строится исключительно на цитатах из высказываний близких друзей Пушкина. Но друзья на то и друзья, чтобы пропагандировать версию, которую Александр Сергеевич считал благопристойной для себя и своей семьи. Тем более что за это он заплатил своей жизнью. Еще более наивным аргументом сторонников этой версии выглядит ссылка на то, что Наталья Николаевна была абсолютно откровенна с мужем. Однако согласитесь, одно дело рассказывать мужу о своем успехе на балах, о комплиментах в свой адрес, и совсем другое – признаться мужу в интимной связи, да еще с царем!
Позицию друзей и близких Пушкина, по-моему, наиболее точно и глубоко выразил в 1855 г. С. А. Соболевский: «Публика, как всякое большинство, глупа и не помнит, что и в солнце есть пятна; поэтому не напишет о покойном никто из друзей его, зная, что если выскажет правду, то будут его укорять в недружелюбии из всякого верного и совестливого словечка; с другой стороны, не может он часто, где следует, оправдывать субъекта своей биографии, ибо это оправдание должно основываться на обвинении или осмеянии других, еще здравствующих лиц. Итак, чтобы не пересказать лишнего или недосказать нужного – каждый друг Пушкина должен молчать»[1].
Соболевский относился к числу людей, которым Пушкин особенно доверял. Ему ли не знать, что было о чем молчать.
Есть, как водится, и группа пушкинистов, считающая, что намек в шутовском дипломе бил точно в цель, что Наталья Николаевна находилась в интимной связи с императором. Более того, выдвигается версия (А. Зинухов)[2], согласно которой отцом последнего ребенка в семье Пушкиных был Николай I.
И наконец, есть группа исследователей, которые пытаются найти своеобразный компромисс между двумя вышеозначенными версиями. Наиболее ярким представителем этого дуализма в оценке развития событий в рамках любовного треугольника является Георгий Чулков, издавший в 1938 г. весьма интересную книгу о Пушкине. Послушаем его: «Фрейлиной Наталья Николаевна не была и не могла быть как замужняя женщина, но суть дела от этого не меняется. Сама красавица и без этого придворного звания была принята в интимный круг царских фавориток. Царь не успел сделать ее своей любовницей при жизни поэта (курсив наш. – Н.П.), но его поведение после смерти Пушкина дает повод думать, что Наталья Николаевна сделалась все-таки царской любовницей, но позднее, когда она вернулась в Петербург из деревни в 1839 году. И это находит подтверждение в ряде мелочей: недаром у царя на внутренней крышке его часов был портрет прелестной вдовы и недаром покладистый П. П. Ланской, за которого она вышла замуж в 1844 году, сделал такую блестящую карьеру. И недаром в 1849 году, когда лейб-гвардии Конный полк подносил Николаю I альбом с изображением всех генералов и офицеров, художнику Гау было предложено через министра двора написать для этого альбома «портрет супруги генерал-майора Ланского». Супруги прочих командиров, по воле царя, этой чести не удостоились».[3]
Ну что же, для биографа позиция очень удобная и, очевидно в понимании Чулкова, где-то даже благородная: и Пушкин не рогоносец, и Натали в алькове императора! Это, скорее всего, царь, ознакомившись после смерти поэта с текстом диплома, спохватился и решил исправить «историческую ошибку» анонимного автора. Уж импровизировать, так импровизировать.
Простой перечень мнений на тему, поверил Пушкин анониму или нет, выявляет полную бестактность нашей пушкинистики. Все, кто затрагивал эту тему, скатывались к примитивному: «было – не было». Во-первых, господа, вы никогда не узнаете правды, ибо все, знавшие ее, сделали все возможное, чтобы не удовлетворить любопытство потомков. Во-вторых, и те, кто, путая Татьяну Ларину с Натальей Гончаровой, настаивают на незыблемости супружеской верности последней, и те, кто обвиняет ее в интимной связи с царем или Дантесом, – все скопом, иногда даже не замечая этого, лезут с ногами в супружескую постель поэта. Зачем? Разве всем нам Шекспир не объяснил давным-давно, что трагизм ситуации, в которой оказался Отелло, отнюдь не определяется тем, была ли измена Дездемоны действительной или мнимой? Факт супружеской измены и основание для ревности для человека, обремененного минимальным интеллектом, – понятия далеко не тождественные, хотя, конечно, в известном смысле пересекающиеся.
Поэтому для понимания психологического состояния Пушкина в последние годы его жизни действительно важным является вопрос: были ли у Пушкина серьезные основания ревновать свою жену к царю?
Глава 2
Ревность к императору
Если бы Пушкин затеял столь грандиозный скандал из-за ревности к Дантесу, он действительно был бы смешон. Именно поэтому недоброжелатели поэта всячески педалировали эту схему развития событий. Но Дантес (как самостоятельная фигура) не был ровней Пушкину ни по значению в общественной жизни, ни по степени приближенности ко двору и особе императора. В конце концов, Пушкин принадлежал к цвету российского дворянства, в то время как Дантес по сути был эмигрантом, искавшим заработок на чужбине. «Какая ты дура, мой ангел! – писал Александр Сергеевич своей жене, – конечно, я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом».
