Сергей Бояркин - Солдаты Афганской войны.
— Помоешься, отдам все обратно. Ты что, МНЕ не веришь? Не бойся! Больно мне нужны твои рубли!
Мало кто им доверился и прятали свои кровные в своих личных вещах. Дождавшись, когда из бани выйдет предыдущий взвод, мы оставили личные вещи прямо на траве перед баней и зашли в раздевалку.
— У себя из одежды ничего не оставлять, — предупредил офицер. — Хранить ее два года никто не будет. Все бросайте в кучу на выброс. Кто хочет выслать вещи домой — пакуйте сейчас же в посылку.
Все стали бросать свои лохмотья в кучу на утилизацию. Более-менее порядочные вещи, чтобы никому не достались, приставленный солдат рубил топором или рвал на части. Нашелся только один-единственный из всего взвода, который проявил принципиальность и решился отослать свою одежду домой. Ему выдали ящик, и он, не реагируя на ехидные приколы и шуточки, положил туда все, что на нем было, вплоть до трусов, и заколотил посылку гвоздями.
Стоящий в раздевалке солдат проводил дезинфекцию. Он макал конец палки, к которому крепилась тряпка, в какой-то вонючий белый раствор и с полным безразличием тыкал ей каждому по очереди под мышки и между ног. Продезинфицировавшись, мы заходили в моечную, откуда веяло влагой и такой прохладой, что мурашки забегали по всему телу. Была только холодная вода, и мы, наспех облившись из тазов и смыв с себя недельную грязь и этот мерзкий раствор, спешили обратно в раздевалку. Туда уже принесли и побросали стопками новое обмундирование. Каждый взял себе комплект. Выбирать тут было особо нечего: форма была единого образца — 50–52 размера. Таких богатырей среди нас были единицы, а на большинстве она просто висела. Я был весьма удручен тем, что это был не десантный комбез цвета хаки с высокими ботинками, а самые обычные кирзовые сапоги и самое обычное хэбэ, в которой всюду на стройках вкалывали стройбатовцы. Выйдя из бани, многие обнаружили пропажу личных вещей.
— У меня деньги пропали! — возмутился один.
— Кто сигареты взял? — загундел другой.
Лопухи, отдавшие деньги на хранение сержантам, теперь не могли их найти — сержанты бесследно испарились, а крикунов тут же осадили:
— А кто вам разрешил разговаривать? А-а? Или напомнить, что уже находитесь в армии? А деньги и старое шмутье вам теперь ни к чему — все, что положено, получите казенное!
И вот нас привели в казарму. От серых стен и длинных рядов двухъярусных коек веяло тоской. Мне стало не по себе. Глядя на эту унылую обстановку из идеально заправленных коек, на которые сразу же было запрещено садиться, я вдруг осознал: — Не будет здесь ни дней рождений, ни других праздников и вообще никаких развлечений: ни преферанса, ни дискотек, ни девушек — не будет НИЧЕГО! На душе стало тоскливо и гадко, будто кто-то меня по-крупному надул.
С этого момента все мы стали курсантами учебного центра, или проще — «курками». Первым делом нам сказали подготовить форму: пришить погоны, петлицы, воротнички, ввернуть эмблемы; и, получив нитки и иголки, мы принялись за дело. Потом в консервной банке принесли разведенную хлорку, и каждый на своем кителе, брюках, берете, ремне и сапогах стал спичкой вытравливать номер своего военного билета. Кто завершал метить казенное добро, ложился спать. Уже было около четырех часов ночи. Погружаясь в сон, я еще сладко подумал: "Легли поздно, значит, подъем отложат до обеда".
Однако утром, за полчаса до общего подъема, меня и еще трех курков, причем довольно бесцеремонно, уже расталкивал сержант:
— Подъем! Быстро! Работа есть!
Не было и шести часов, а мы еще сонные уже кидали лопатами мусор из переполненного отходами старого автомобильного прицепа в кузов подъехавшей машины. Это было не простое занятие: упрямый мусор не хотел цепляться лопатой, так как там был смешан разнообразный хлам: тряпки, палки, остатки пищи, где гнездами кишели жирные белые черви, — к тому же еще его надо было перекинуть через высокий борт кузова, поскольку тот не опускался.
Остальным куркам тоже не удалось понежиться в постелях: за работой мы видели, как в одних трусах и сапогах они дружно выбежали на зарядку.
Одолев кучу, мы отъехали недалеко в лесок и, утопая новыми кирзовыми сапогами в вонючих отходах, принялись выкидывать мусор на обочину дороги. Вычистив в кузове все до соринки, поехали на завтрак.
БИТИЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ СОЗНАНИЕ
Армия — это романтика
для тех, кто там не был.
(Из альбома солдата)Что дисциплина в армии держится не на сознательности, а на страхе, я понял уже на второй день.
После отбоя, дождавшись, когда уйдет присутствующий на вечерней поверке офицер, замок (заместитель командира) соседнего взвода, он был в звании старшего сержанта, тихо и спокойно скомандовал:
— Рота, подъем! Строиться!
Курсанты с ближних коек громким шепотом продублировали команду, и как усиливающееся эхо по казарме пронеслось:
— Рота, подъем! Строиться!
— Рота, подъем! Строиться!
Все повскакивали в одних трусах и построились в шеренгу по двое. Сержант уверенно подошел к одной из тумбочек, открыл ее, извлек оттуда несколько кусков хлеба и предъявил всем на обозрение:
— Что это за сифилис здесь хранится?
Все стояли по стойке смирно и смотрели на сержанта, не понимая, что все это значит. В расположении воцарилась напряженная тишина. Сержант отлично знал, чья это тумбочка, поскольку специально еще загодя обследовал их содержимое, но решил устроить что-то показательное.
— Чья тумба, спрашиваю? — повысил голос сержант.
— Моя, — тихо отозвался курсант из соседнего взвода.
— Выйти из строя!
Из строя вышел обескураженный курсант.
— Ты, недоносок! Тебя что, плохо кормят?! А-а?!
Курсант молчал, виновато опустив глаза.
— Отвечай когда спрашивают! — заорал сержант во весь голос и с размаха ударил его по лицу. От удара курсант отступил и застыл в растерянности. Я не поверил своим глазам: еще днем этот сержант постоянно шутил и улыбался, казалось, такой веселый парень на подобное не способен, и лицо у него было самое добродушное — все в конопушках и волосы рыжие.
— Что? Самый голодный? А-а? Под одеялом жрать будешь?! Почему сиф разводишь? Курсант не знал, что ответить и продолжал молчать. Тогда сержант со злостью начал наносить по лицу курсанта — ладонью наотмашь — удар за ударом, каждый раз задавая один и тот же вопрос:
— Почему грязь развел?!
Курсант не выдержал и прикрыл лицо руками, что взбесило сержанта окончательно. Он ударил парня так сильно, что тот упал, и уже лежащего на полу стал пинать сапогами. Курсант весь сжался и обхватил голову руками, а сержант словно обезумел: он пинал курсанта и пинал, крича в тупом остервенении:
