Никита Петров - «Сталинский питомец» — Николай Ежов
Однако к этим рекомендациям явно не прислушались, и 27 марта Ежов подтвердил прибытие в Семипалатинск и приступил к работе в качестве секретаря губкома партии{62}. Как утверждают его биографы, в своей новой должности он опять «проявлял своеволие» по отношению к секретарям райкомов{63}. Фадеев говорит о том, что в некоторых районах преобладали антинэповские настроения. Сторонники уравнительного «коммунизма для бедных» провозгласили независимую «Бухтарминскую Республику»[9] в северо-восточном Казахстане, и Ежов вскоре обнаружил, что «среди руководителей губернии немало скрытых и явных врагов, сочувствующих восстанию и поддерживающих его». Он отправился во взбунтовавшиеся сельские районы без какой-либо военной охраны. Фадеев писал, что эта поездка была трудной и опасной, и мятежники покушались на жизнь Ежова. Но в конце концов мятеж удалось подавить мирными средствами{64}. На фотографии того времени Ежов показан впереди группы солдат, возвращающихся после подавления мятежа.
Примерно через год, в мае 1924 года, Ежов был избран делегатом XIII съезда партии в Москве{65}. В следующем месяце он переводится в Оренбург и возглавляет орготдел Киргизского обкома партии, что, скорее, выглядит понижением в должности, если бы в ноябре того же года он не стал секретарем Киргизского обкома{66}. И здесь он также имел отрицательный опыт работы с местными функционерами. Как позже вспоминал один из бывших заключенных ГУЛАГа, Ежов был настолько неспособен справиться с сильной местной троцкистской оппозицией, что прятался от нее на вокзале в салон-вагоне{67}. В апреле 1925 года Киргизская республика была переименована в Казахскую, а столица перенесена в Кзыл-Орду. Этим же летом Ежов стал заместителем ответственного секретаря Казахстанского крайкома партии и заведующим орготделом. Как указывает Фадеев, он проявил себя непримиримым противником концессий иностранных капиталистов, таких, как британский бизнесмен Лесли Уркарт. Тогда же он самостоятельно изучал марксизм-ленинизм. Фадеев отмечает: «С присущей ему исключительной работоспособностью он ночами сидел над книгами, овладевая теорией Маркса-Ленина-Сталина»{68}. В 1924 году в анкете Ежов указал, что знает основную марксистскую литературу. Кроме того, имеются свидетельства, что в течение двух месяцев два раза в неделю по вечерам он посещал занятия кружка марксистского самообразования{69}.
Карьера Ежова продолжалась. В декабре 1925 года он был избран делегатом XIV съезда партии в Москве, завершившего свою работу 31 декабря, а 18 января 1926 года секретариат ЦК известил Казахский обком, что Ежов направляется на годичные курсы марксизма-ленинизма при Коммунистической академии (комакадемии), где готовили профессиональных партийных функционеров. Ежов вернулся в Кзыл-Орду после съезда и 25 января отбыл в Москву, где перед ним открывались новые перспективы для продвижения{70}. Среди тех, с кем он вместе учился, были его будущий ближайший сотрудник Е.Г. Евдокимов и будущий глава Политического управления Красной Армии Л. 3. Мехлис{71}. После того как Ежов завершил обучение в начале 1927 года, в наших сведениях о его деятельности в первой половине этого года появляется пробел. Его российские биографы указывают, что в феврале 1927 года он был назначен инструктором орграспредотдела ЦК ВКП(б){72}. Возможно и то, что в первой половине 1927 года он продолжил свою учебу, или же, как это было после окончания работы в Марийской области, — пассивно ожидал нового назначения, находясь в распоряжении ЦК ВКП(б).
Но точно известно, что в начале июля 1927 года, когда он проходил курс лечения кумысом в санатории в Шафраново неподалеку от Уфы на Урале, орграспредотдел стал разыскивать его в связи с вопросом о его назначении помощником заведующего{73}.[10] Только 13 июля он дал о себе знать, объяснив задержку операцией, которую ему сделали в Уфе. Хотя лечение должно было закончиться лишь 1 августа, он уехал в Москву на следующий день — 14 июля{74}. Оргбюро подтвердило это назначение 15 июля{75}. Назначение на должность произошло необычно быстро. Как сообщает Лев Разгон, именно Иван Михайлович Москвин, заведующий орграспредотделом ЦК с февраля 1926 года{76}, «нашел, достал, вырастил и выпестовал» Ежова: он вызвал «скромного и исполнительного секретаря отдаленного окружкома» в Москву и сделал его последовательно инструктором орграспредотдела, а затем своим помощником и, наконец, своим заместителем{77}. Возможно, Москвин действительно сыграл решающую роль в выдвижении Ежова. Хотя не стоит забывать, что прежде чем получить назначение в орграспредотдел, Ежов был направлен в Москву, как минимум, на годичное обучение. И нет никаких сомнений, что накануне важного назначения он уже был знаком со Сталиным, так как последний считал необходимым хорошо знать своих аппаратчиков, особенно такого уровня.
Ежов стал заместителем заведующего орграспредотделом в ноябре 1927 года{78}. В этом важном качестве он был посвящен в тонкости кадровой политики партии. Его отдел занимался подбором и расстановкой номенклатурных кадров по всей стране и во всех отраслях (сферах деятельности); более того, он осуществлял проверку деятельности партийных организаций на местах. В новой должности он стал делегатом XV съезда партии (декабрь 1927 г.) и XVI партийной конференции (апрель 1929 г.){79}. Авторитет его настолько возрос, что секретарь Татарского обкома партии М.М. Хатаевич летом 1928 года обратился с просьбой, чтобы Ежов заменил его в этой должности: «Есть у вас, в ЦК, крепкий парень Николай Ежов, он наведет порядок у татар…». И хотя в ЦК, вероятно, были согласны с просьбой Хатаевича, по тем или иным причинам новое назначение не состоялось{80}.
В центральной прессе имя Ежова появилось в августе 1929 года как одного из трех авторов — наряду со Львом Мехлисом и Петром Поспеловым — статьи в теоретическом журнале партии «Большевик» под названием «Правый уклон в практической работе и партийное болото». На примере так называемого «астраханского дела», когда «морально-бытовое разложение» партийной верхушки в Астрахани способствовало «усилению частного капитала в рыбной промышленности» и «капиталистические элементы мирно врастали» в систему советского аппарата, авторы доказывали, что «партийное болото» на данном этапе «больше всего переплетается с правым уклоном». Это означает, что наряду с явными правыми уклонистами в партии имелись и скрытые правые уклонисты — «партийное болото». Авторы статьи призывали вести борьбу с характерными проявлениями «партийного болота» — местничеством, делячеством и аполитичностью{81}.
