Сергей Мокрицкий - Путь христианина
Офицер, увидев, что я очнулся, стал пинать меня ногами, как мяч. Потом он потащил меня в кабинет, где начал размахивать пистолетом у меня перед носом. Говорил, что может просто нажать на курок – и меня нет. Я улыбнулся. Увидев мою улыбку, офицер закричал: «Ах ты, сволочь, ты еще улыбаешься?!» Поставил меня в угол и начал бить то с правой, то с левой руки, пока у меня не подкосились ноги.
Добрый военком
Те же процедуры проводили с Макаром и Мишей. Из-за того, что мы с винтовкой «не подружились», нас опять направили в военкомат и стали оформлять документы в суд. Военком, подписывая документы, пожелал на нас взглянуть. Он долго разглядывал нас, после чего спросил: «Почему вы не хотите служить в армии?» Я ответил: «Я являюсь воином Иисуса Христа. И одновременно быть воином какой-либо армии не могу. Не смогу угодить военачальнику и Христу одновременно». Тот же вопрос он задал и Мише, и Макару. И получив похожий ответ, сказал: «Не буду я брать греха на душу, отправлю вас на трудовой фронт – в Донбасс, восстанавливать разрушенное. Примерно через месяц будет отправка всех мобилизованных. Когда эта группа будет проходить через ваше село, присоединяйтесь к ним. Смотрите, вы верующие люди, и я вам доверяю. Не вздумайте прятаться. Точный день и время вам сообщат. Готовьтесь».
Вши
Около месяца мы пробыли дома. Мать Макара была недовольна его отказом и считала меня инициатором и виновным во всем. Но Макар ей твердо заявил, что он решил сам.
Мы сделали так, как нам велели. Присоединились к группе и прибыли в областной город Луцк Волынской области. Мы шли пешком около сорока километров, а сумки везли на повозках. Сколько нас было со всего района, я не помню, думаю, около тридцати человек. Мы шли без конвоя, под руководством представителя районного военкомата. Разместили нас в полуразрушенных домах, с настеленной на полу соломой, без спальных принадлежностей. Спали не раздеваясь. Ели то, что взял каждый с собой. Я, правда, не голодал: у меня было и печеного, и вареного около сорока-пятидесяти килограмм.
Город Луцк был сборным пунктом со всей области. С некоторых районов мобилизованных еще собирали, поэтому отправка задержалась более месяца. За это время солома на полу истерлась, практически превратившись в пыль. Мы не переодевались и не мылись, разве только умывались. Так что в одежде, и особенно в соломе, развелись насекомые – белые и черные.
Позже из разговора с одним узбеком я узнал об этих насекомых следующее: белые вши – хорошие, мало кушают и спят. А черные вши – плохие, кушают много, а потом гуляют и гуляют. У нас преобладали черные, соломенная пыль была для них хорошим рассадником.
Маруся
Пришло время, по указанию властей подогнали вагоны на станцию. Один на 80 человек, а другой – на 40. В один вагон загрузили 80 мужчин, а в другой – женщин. Мужчин оказалось больше, и поэтому часть их направили в женский вагон. Мужчины большей частью были старше 55–56 лет, которых уже не брали на фронт.
Это были не пассажирские вагоны, а товарные, без удобств. Спать пришлось на голом полу. Постелить могли только то, что имели из одежды. С собой мы перенесли и насекомых, которые не давали нам покоя.
Нас провожал представитель из Донбасса, мужчина средних лет, и представительница из области, молодая девушка Маруся. В Донбасс мы ехали две недели. Больше стояли на перегонах и станциях, чем ехали. За это время наша проводница Маруся начала оказывать мне знаки внимания, а потом призналась в том, что я ей нравлюсь. Я ей объяснил, кто я такой и что меня везут в Донбасс за отказ служить в армии. Она сказала, что это не помеха и, когда мы приедем на место, она договорится с начальством, чтобы меня устроили на работу ее помощником. Тогда мы сможем вернуться в Западную Украину работать по вербовке следующей партии. Привезем людей в Донбасс, уволимся и уедем к моим или к ее родителям. Поженимся, она узнает больше о моей вере и примет ее.
Она рассказала, как в Донбассе тяжело, люди голодают, все очень дорого. Тогда я спросил у нее: «Как же нам позволит совесть агитировать людей ехать на работу в Донбасс, если там так плохо? Дома в Украине им не хуже живется». Маруся стала уговаривать: «Тогда оставайся здесь и устраивайся на работу, а я поеду в Украину и зайду к твоим родителям, расскажу, как тебе плохо живется. Предложу мой вариант действия, и они согласятся, увидев свою будущую невестку. Тебе же велят соглашаться, если любишь».
Конечно, это предложение было очень заманчивым: хотелось вернуться домой. Да и Маруся была девушкой симпатичной, неплохим человеком, согласилась принять мою веру. Но меня терзали мысли: отправка в Донбасс – начало моего пути к истине, испытание моей веры. У меня появилась возможность нести Благую Весть дальше. Неужели я сойду с этого пути и начну искать своей выгоды? Как посмотрит на это Иегова? Угодно ли это будет ему? Что бы меня ни ожидало впереди, я должен остаться на этом пути (см. фото 1 на вклейке).
Трудовой фронт
В Донбасс мы приехали в феврале 1945 года. Работа была очень тяжелой – по двенадцать, а то и по четырнадцать часов в сутки. Месячного заработка хватало на две буханки хлеба по коммерческой цене. Хлеб выдавался по карточкам – семьсот грамм на день. На первое давали суп-рассольник, на второе – соленые помидоры. Вскоре мы заболели малярией. Несмотря на такие непростые условия, безрезультатные поиски братьев и отсутствие библейской литературы, мы втроем регулярно читали единственную имевшуюся у нас Библию и проводили обсуждение прочитанного.
В конце апреля 25 человек отправили в командировку в Новороссийск, в том числе и нас троих – Михаила, Макара и меня. Там нам стало полегче: менее тяжелая работа и не так голодали. В Новороссийске было два цементных завода. До прихода немцев в Новороссийск, который несколько раз переходил от русских к немцам и наоборот, на этих заводах было много подготовленного к помолу цемента, называемого клинкером. Если его смолоть в специальных мельницах, то получался добротный цемент. В Макеевке, откуда мы были командированы, были мельницы, пригодные для того, чтобы молоть этот клинкер. Нас командировали в составе бригады рабочих, которая должна была грузить этот клинкер на железнодорожные платформы.
Эти платформы мы получали от Донецкой железной дороги. Но не всегда такой состав из вагонов с пустыми платформами, вышедший из Донецка в Новороссийск, доходил до места назначения. Его нередко перенаправляли туда, где была большая потребность в платформах. Тем более, в пути они были в подчинении другой железной дороги. Тогда мы оставались без работы и могли сами искать себе занятие.
Новороссийск был сильно разрушен войной, жизнь была трудной. Жили мы поначалу, в летний период, в заброшенном городском парке, в палатках. Вскоре трава в палатках протерлась в мелкую солому и явилась рассадником блох, все попытки их изжить не удавались. Как только появлялась босая нога, на ней сразу образовывался «носок» или даже «чулок» из блох.
Часто по техническим причинам работа пекарни приостанавливалась. Тогда нам выдавали муку и мы сами пекли на огне лепешки. Когда работы не было, получка была минимальной. В такие моменты мы ездили на Кубань (у нас было две грузовые машины), покупали кукурузу, мололи ее в муку и продавали в поллитровых банках на рынке в Новороссийске. Часто нас брали в помощь рыбаки для ловли кильки на моторных лодках. Тогда вечером нам давали немного кильки. Из нее мы варили что-то вроде ухи, если ее можно назвать ухой. То была разваренная килька.
Как-то раз я, голодный, пошел на «Малую землю» (которую позднее подробно описал Леонид Брежнев в одноименном романе). Она называлась малой, поскольку представляла собой небольшой полуостров в заливе Черного моря. Он имел стратегическое значение в обороне Новороссийска, где была небольшая группа моряков, удерживавшая этот стратегический пункт, который обстреливался немцами со всех сторон. Там были сплошные воронки от мин и снарядов. Сел на берег и опустил босые ноги в воду. Погода была хорошая, а вода – теплая. На мелководье я заметил: что-то шевелится. Я присмотрелся и увидел довольно большого морского краба. У меня слюнки потекли, я изловчился и выкинул его на сушу. Вернувшись домой, нашел котелок, поставил его на четыре кирпича, развел огонь и приготовил краба. Хлеба не было, но я полакомился – высосал содержимое его щупальцев.
Нас перевели из парка в полуразрушенный дом. Это было уже что-то более похожее на жилье. Однажды под утро, хотя еще было темно, вдруг началась невыносимая пальба из всех видов оружия. Спать уже было невозможно. Пронесся слух, будто турки высадили десант. Мы были в ужасе, что вот-вот к нам ворвутся турки. О них говорили разное, но больше всего, что турки – народ жестокий и нам от них хорошего не ждать.
Вышел из своей квартиры прораб. У него был репродуктор: «Не бойтесь, никаких турков не ждите, а стрельба по случаю конца войны! Германия капитулировала! Поздравляю с победой!»
