Ярослав Иосселиани - В битвах под водой
Дэвис рассмеялся.
— Я думаю, сэр командер, вы за это время успеете лишь уточнить действительный срок, необходимый для изучения подводной лодки…
— Посмотрим, мистер Дэвис, кто прав. Но вряд ли вы, — ответил я.
— А я верю, что они поднимут флаг в конце мая, — заявил неожиданно один из присутствовавших при моем разговоре с Дэвисом английских офицеров. — Они изучат и будут управлять твоей «Урсулой», Дэвис, даже раньше, чем в конце мая, потому что у них не матросы, а инженеры! Да, каждый их матрос — это инженер, переодетый в матросскую форму…
— Вы говорите вздор! — не выдержал я.
— Не сердитесь, сэр командер, — покровительственным тоном произнес Дэвис. — Может быть, среди ваших матросов и в самом деле есть инженеры… Что же в этом особенного?
— Нет, мистер Дэвис, инженеров среди наших матросов нет. Правда, наши матросы имеют либо среднее, либо незаконченное среднее образование. И мы никого не обманываем. Свой союзнический долг выполняем честно. Если бы мы считали нужным иметь на корабле инженеров, мы бы это сделали открыто, не переодевая их в форму матросов или старшин.
Время показало, кто был прав.
Наши подводники изучили устройство «Урсулы» действительно раньше установленного срока. 27 мая все старшины и офицеры экипажа доложили, что задача выполнена, личный состав знает и устройство подводной лодки, и механизмы, и правила их эксплуатации.
Утром следующего дня комиссия в составе Трипольского, флагманского механика Балахничева, лейтенанта Дэвиса и меня приступила к приемке индивидуальных экзаменов от членов нашего экипажа. Требования предъявлялись самые строгие. Экзаменуемый должен был не только рассказать устройство того или иного механизма, наизусть вычертить его на бумаге и привести характерные цифровые данные, но и уметь пустить и остановить его, а также знать, как устранить дефекты и мелкие повреждения.
Все подводники с честью выдержали экзамен.
Приближался день подъема на лодке советского Военно-Морского флага. Одновременно с нами успешно подготовились к этому знаменательному событию и экипажи остальных подводных лодок нашего дивизиона.
Вечером, после ужина, я, как обычно, спустился в матросский кубрик. Меня обступили чем-то взволнованные подводники.
— Что случилось? У всех у вас такой вид, будто вы ждете глубинной бомбежки, — переводя взгляд с одного матроса на другого, спросил я.
— Товарищ командир, — склонился ко мне Тельный, озираясь на английских матросов, находившихся в отдаленном углу кубрика, — разве можно матроса наказывать плетью?
— Какого матроса? Кто наказывает? — спросил в свою очередь я.
— Двадцать плетей дали…
— Блекхиллу…
— Это у них такая мера есть дисциплинарная…
— Бедняга…
— Как им не стыдно? А еще культурный народ! — не могли успокоиться матросы.
— А кто это там, в углу? — спросил я.
— Это сочувствующие. Там лежит побитый Блекхилл.
— За что же наказали?
— Говорят, за то, что шапку не снял, обращаясь к офицеру…
— А может, за то, что он нам всегда помогает, разве разберешь тут…
Мы долго еще говорили об этом событии. Наконец, подводники несколько успокоились, и я смог перейти к цели своего посещения — к информации о текущих событиях.
Обычно утром я просматривал свежие английские газеты, получаемые в офицерском салоне, выписывал из них наиболее интересные материалы и вечером рассказывал о прочитанном матросам и старшинам.
В тот вечер я пришел рассказать о том, что наши войска наступают по всему фронту, что идут бои за столицу Белоруссии Минск, в Чехословакии, на Карпатах, за Прибалтику. Фашисты под могучим натиском Советских Вооруженных Сил отступали по всему фронту. Разгром фашистской Германии и, следовательно, конец войны был близок. Все это радовало сердца подводников, но в то же время каждый из них думал о своем участии в окончательном разгроме врага. Никто не хотел задерживаться здесь, чтобы не опоздать принять участие в последних, завершающих боях великой битвы.
Не успел я рассказать матросам обо всем, что прочитал, как в кубрик вошел Фисанович и, отозвав меня к двери, тихо сказал:
— Ты почему же не отпускаешь людей на вечер? Там все уже собрались, ждут…
Я совершенно забыл, что в восемь часов в портовом клубе начинался вечер самодеятельности, в котором принимали участие английские и наши матросы.
— Да, товарищи! — спохватился я. — Завтра утром закончим. А сейчас на вечер! Быстро!
Вслед за Фисановичем в кубрик ворвалась группа английских матросов. Они тоже пришли за нашими подводниками. Увидев офицеров, матросы снимали свои бескозырки и, сжимая их в левой руке, вытягивались по стойке «смирно».
Вскоре в кубрике остались только мы с Фисановичем. А с пирса уже неслась знакомая мелодия «Широка страна моя родная…» Эту песню должен был исполнить на вечере объединенный хор — наших и английских матросов.
— Пойдем в клуб, — предложил Фисанович.
— Дэвис сказал, что этого нельзя делать. На матросские вечера у них офицеры не ходят.
— Их офицеры и в кубрики не ходят. Ты ведь не следуешь этому правилу? Невинность все равно нарушена.
— Да. но там могут обойтись и без… Впрочем, пойдем! Посмотрим, как наши матросы будут исполнять английские народные танцы, а английские — наши.
Но в коридоре нас встретил Трипольский, поинтересовался, куда мы спешим, а затем сказал:
— Соберите командиров лодок и приходите ко мне в каюту. Обсудим план на завтра. Нечего устанавливать свои порядки. Раз у англичан офицерам не полагается посещать матросские вечера, значит, незачем идти в клуб. Ведь мы у них в гостях, а не наоборот.
На следующее утро, несмотря на то что вечер самодеятельности закончился поздно, задолго до официальной побудки в кубрике все уже были на ногах. Матросы брились, чистили и гладили обмундирование, готовились к подъему Военно-Морского флага. В этот день в строй Советского Военно-морского Флота вступали пять кораблей: линкор и четыре подводные лодки. Все они представляли далеко не последнее слово техники, но мы понимали, что в руках умелых советских моряков каждый из этих кораблей может быть грозной силой в борьбе с врагом.
К моему приходу все уже были готовы следовать на рейд — к месту торжественной церемонии подъема флага. Матросы слонялись по кубрику, боясь присесть, чтобы не помять тщательно отутюженные брюки.
— Почему так рано? — сделав вид, что мне непонятна причина волнения, спросил я, приняв рапорт от дежурного по команде — Чай пили?
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга, уже пили!
