Людмила Кунецкая - Мария Ульянова
К обеду приезжала из Наркомпроса и Надежда Константиновна. За ужином всей семьей собирались редко, ведь Марии Ильиничне приходилось каждый вечер ждать первых оттисков свежего номера и подписывать его в печать. Но однажды, вспоминала Клара Цеткин, «я застала жену и сестру Ленина за ужином, к которому я тотчас же была приглашена самым сердечным образом. Это был скромный ужин любого среднего советского служащего того времени. Он состоял из чая, черного хлеба, масла, сыра. Потом сестра должна была «в честь гостя», поискать, нет ли чего «сладкого», и, к счастью, нашлась небольшая банка с вареньем».
Уходя с головой в работу, Мария Ильинична умела заражать своим отношением к делу и всех окружающих. Вокруг нее создавалась особенно дружественная и деловая обстановка. «Время совместной работы с Марией Ильиничной я всегда вспоминала как один из лучших эпизодов моей жизни, — напишет впоследствии сотрудница редакции Л.Быстрова. — Во всей работе секретариата чувствовалась особенно слаженная, товарищеская атмосфера. К каждому работнику Мария Ильинична относилась исключительно внимательно, чутко. С ней советовались о работе, рабочие поэты несли ей для отзыва свои стихотворения... Мария Ильинична горела на работе, так любовно к ней относилась, что заражала всех своим энтузиазмом».
Летом 1918 года редакция «Правды» значительно расширилась, число отделов из четырех возросло до десяти. Так, прибавились отделы: «Рабочая жизнь», «Партийная жизнь», экономический, профессиональный, справочный и временный отдел, занимающийся очередной кампанией — борьбой с голодом, безработицей и т.д.
Вскоре появились в секретариате новые сотрудники — С.Виноградская и О.Тоом, на которых возложили всю техническую работу, и мальчик-посыльный. Мария Ильинична теперь имела возможность уделять большую часть своего времени работе с молодыми авторами, привлекать к сотрудничеству все больше и больше рабочих корреспондентов, ездить на фабрики и заводы.
Шел июнь 1918 года. Стояли на редкость жаркие дни для начала лета. И тополиный снег на столах рабочих комнат редакции, и душные грозовые ночи заставили Марию Ильиничну подумать, как и где проводить отдых. Она беспокоилась очень о здоровье Владимира Ильича, ведь он работал иногда по 16 часов в сутки, воздуха свежего совсем не видел. Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич пригласил всех Ульяновых отдыхать у него на даче, в Тарасовке: «Картошку купил. Молоко и творог великолепны, есть и другой продукт», — писал он в своем приглашении. Ульяновы ездили туда раза два или три, а потом Владимир Ильич запротестовал: слишком много народу «толкалось» там по воскресеньям. И хотя Владимир Ильич с утра уходил на прогулку, но неизбежные встречи и разговоры за обедом и вечерним чаем утомляли его, и от любезных приглашений Владимира Дмитриевича пришлось отказаться.
«Другой дачи не было, и, чтобы подышать свежим воздухом в свободный день, — вспоминала Мария Ильинична, — мы с тех пор взяли себе за правило выезжать хотя бы на несколько часов за город, забирая с собой вместо обеда бутерброды. Ездили в разных направлениях, но скоро излюбленным местом Владимира Ильича стал лесок на берегу Москвы-реки, около Барвихи. Мы выбирали уединенное место на горке, откуда открывался широкий вид на реку и окрестные поля, и проводили там время до вечера. Товарищ Гиль, шофер Владимира Ильича, со своим авто располагался поблизости — охраны у Владимира Ильича тогда не было».
Автомобиль в те времена был редкостью, и если проезжали по деревне, то к нему со всех ног сбегались любопытные ребятишки. Владимир Ильич всегда в этих случаях просил шофера остановиться и приглашал детей в машину. Выезжали за околицу и везли ребят километра полтора, два... Наконец ребята высаживались на дороге и с криком и веселым шумом толпой бежали обратно домой. «Как ни примитивен был такого рода отдых — о другом в то время трудно было думать — он оставлял у всех нас очень хорошее воспоминание, и мы возвращались домой освеженные и довольные».
В пятницу 30 августа 1918 года Мария Ильинична плохо себя чувствовала и в редакцию не поехала. Настроение было очень тревожное. Из Петрограда пришло известие об убийстве Урицкого. Вечером на митинге на заводе Михельсона должен был выступать Владимир Ильич, и Мария Ильинична никак не могла отговорить ею от выступления.
«...Около 5 часов Ильич пришел из своего кабинета уже в пальто, — вспоминала Мария Ильинична, — и сказал мне, что все же поедет на митинг, и категорически отказался взять меня с собой. Проходит час, другой. С нетерпением караулю у окна возвращение знакомой машины. Но наконец она несется как-то особенно быстро. Но что это? Шофер соскакивает и открывает дверцы. Этого никогда раньше не бывало. Ильича выводят из автомобиля какие-то незнакомые люди. Он без пальто и без пиджака, идет, опираясь на товарищей. Бегу вниз по лестнице и встречаю их уже поднимающихся наверх. Ильич очень бледен, но идет сам, поддерживаемый с двух сторон. ...На мой вопрос Ильич успокаивающе отвечает, что ранен только в руку, легко; бегу отворять дверь, приготовлять постель...»
Рука у Владимира Ильича была перетянута веревкой около плеча, что спасло его от значительной потери кропи. Мария Ильинична бежит в Совнарком, где только что началось заседание, и приводит доктора Винокурова. Он-то и делает первую перевязку Владимиру Ильичу.
Вскоре прибежала бледная доктор Вера Михайловна Величкина-Бонч-Бруевич — все первые дни и ночи она неотлучно дежурила у постели Владимира Ильича. Затем приехали профессора: Обух, Минц, Розанов, Мамонов. После осмотра ран врачи удалились на совещание. «Положение крайне серьезное, большая потеря крови, резко учащен пульс», — слышит Мария Ильинична приглушенные отрывистые фразы. Профессор Вейсброд остается дежурить на ночь.
Это была страшная ночь... Мария Ильинична не сомкнула глаз. Владимира Ильича она старалась не волновать и смотрела на него из-за двери. Санитары готовили физиологический раствор и медицинский инструмент. Наконец эта ночь миновала, и утром Владимир Ильич попросил открыть окна и улыбнулся Марии Ильиничне, стоявшей в дверях комнаты. Она подошла к нему, еле сдерживая волнение, а он протянул ей руку и спросил, как ее здоровье.
И только на пятый день Мария Ильинична немного успокоилась — миновала угроза общего заражения крови. Врачи продолжали дежурить круглые сутки, но Владимир Ильич стал «бунтовать», требовать газет. Наконец профессор Вейсброд разрешил Ленину ходить и посоветовал Надежде Константиновне увезти Владимира Ильича для окончательной поправки в Горки. Мария Ильинична тоже переехала в Горки, где всей семьей устроились на отдых. Окрестности Горок напоминали Владимиру Ильичу холмистые дали Швейцарии, и Ульяновы в шутку Горки переименовали в «московскую Швейцарию».
