Людмила Бояджиева - Дитрих и Ремарк
— На тебя приятно смотреть. Зря я мучил тебя английской солью.
— Вовсе не зря! Результат заметен. — Она задрала юбку, продемонстрировав стройные ноги. — Ничуть не изменились. Как в тридцатом году, когда ты увез меня в Америку, дабы перещеголять Грету Гарбо. Кстати, где эта бедняга? О ней ничего не слышно уже лет тридцать.
— Она не снимается с 1942-го после неудачи фильма «Женщина с двумя лицами». Спряталась в своей норе, ни с кем не общается, не дает интервью — ушла от мира! — Фон Штернберг маленькими глотками пил минеральную воду и смотрел на Марлен, словно стараясь насытить взгляд.
— Ничего себе «нора»! Говорят, ее квартира в Нью-Йорке обвешана дорогущими картинами, как музей. И капитал собрался немалый. Еще бы! Ни детей, ни внуков, ни мужа. И чего удивительного — с таким характером даже на ее миллионы никто не клюнул. Она же вообще не знала, что такое любовь. Ну, хоть малюсенькая увлеченность! Бревно. И эта идиотка еще думала конкурировать со мной!
— Это совершенно невозможно. Знаешь, какую твою роль можно назвать лучшей? Роль идеальной возлюбленной. Не на экране — в жизни.
— Ты ведь понимаешь, Джозеф, что это самая сложная роль. Ценю твою иронию, но уж извини… За исключением Габена, все мои мужчины были счастливы со мной. И ты, Джо, что бы ни говорил, — был счастлив. Да и сейчас… Вот сидишь и смотришь на меня. Я же знаю, как ты смотришь. Явно без отвращения.
— Ты неувядаема, Марлен, в тебе клокочет жизнь. Ты — уникум. А я потихоньку сдаю. В кино я так и не сделал ничего выдающегося. Кроме тебя. И знаешь — это совсем немало!
— Это грандиозно, Джо! — Она сжала в ладонях его руку. — Все, что я писала тебе тогда, — правда. Я преклоняюсь перед тобой и буду благодарна вечно.
— Растрогала старика! — Джозеф утер навернувшиеся слезы. — Семьдесят четыре года — это уже не мальчик.
— Посмотрим, что ты скажешь через десять лет! — Марлен протянула к Джозефу руки. Он поднялся и подошел к ней. — Не вставай, пожалуйста. Наконец-то я смогу посмотреть на тебя сверху вниз!
Это была их последняя встреча. Фон Штернберг умер в декабре 1969-го в Голливуде. Марлен не поехала на его похороны, опасаясь вызвать излишнее внимание папарацци. Но после церемонии появилась у него дома, дабы поддержать вдову. Плачущая, с охапкой роз, закутанная в пелерину из меха шиншиллы, который прежде считала одеждой старух, Марлен была великолепна. «Если Джо видит меня сейчас, он останется доволен», — решила богиня, следя за своим отражением в прикрытом черной вуалью зеркале.
21— Милый! — врывалась она телефонным звонком в тихую жизнь Ремарка. — Я знаю, что ты сидишь там один среди мимоз и своих картин. Твоя птичка Полетт все порхает по разным странам. Лучше бы сидела дома и готовила мужу хорошие обеды.
— Я думал, ты хотела сообщить мне, что американцы высадились на Луне.
— У меня проблемы поважнее. Принимаю великого ученого Александера Флеминга. Это он изобрел пенициллин! Устраиваю скромный домашний, но изысканный обед. Посоветуй, какие выбрать вина. Только ты можешь это решить.
— Всегда рад помочь. Какое меню?
— Да! Умер Папа Джо, помнишь Антиб? Он уже и тогда был староват, но ужасно мил. Буквально не давал мне проходу. А ты страшно ревновал. Вот уж что мне совершенно непонятно, так это ревность! Никогда никого не ревновала и не собираюсь этому учиться. После того как мы определим вина, не забудь, что я передаю пламенный привет Полетт. Обязательно скажи ей, когда позвонит.
— Как ты, фата-моргана?
— Увидимся, расскажу.
Увидеться им больше было не суждено.
Две последние зимы своей жизни Ремарк провел с Полетт в Риме. Летом 1970 года у него опять отказало сердце, его положили в больницу Локарно.
Марлен телеграфирует в клинику «Сант-Аньес»: «Любимый Альфред, посылаю тебе все мое сердце».
25 сентября инфаркт все же настиг Эриха. Его скромно похоронили в Швейцарии. Марлен прислала розы. Полетт не положила их на гроб.
Марлен пишет письмо друзьям:
«…Я давно знала о его болезни и разговаривала с ним по телефону ежедневно, посылала ему цветы и телеграммы. Но все это должно было попасть к нему утром потому, что после полудня приходила эта сука Годар и все контролировала. Мария писала ему, я попросила Руди послать телеграмму, и он получил ее в те последние несколько дней, когда был в сознании перед своей кончиной.
У него было несколько ударов, но он выкарабкался. Все равно, жизнь без того, что он любил, была для него уже не в жизнь. Все лучшее из нее ушло. Он любил выпить, пил много, но не для того, чтобы опьянеть, а для вкуса. Теперь у этой проститутки Годар все его богатство — Ван Гог, Сезанн, Модильяни. И еще фантастические ковры, всему этому нет цены. Может быть, из-за всего этого она никогда и не позволяла ему со мной видеться? Чтобы он не отдал мне часть своих сокровищ? Это не могла быть ревность. Откуда взяться ревности, если она ни на минуту его не любила? Если так случится, что я переживу Габена, будет то же самое. Я могла все это иметь: деньги, имя. Но я сказала «нет». Я не могла так поступить с Руди».
Позже Марлен жаловалась драматургу Ноэлю Каураду, что Ремарк оставил ей всего один бриллиант, а все деньги — «этой женщине». На самом деле он также завещал по 50 тысяч своей сестре Ютте и экономке, долгие годы опекавшей его в Асконе.
«Лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть», — писал Ремарк в пору бессилия. Кто знает, удалось ли ему это.
Первые пять лет после смерти мужа Полетт усердно занималась его делами, публикациями, постановкой пьес. В 1975 году она тяжело заболела. Опухоль в груди прооперировали слишком радикально, удалив несколько ребер. Она прожила еще 15 лет, но это были печальные годы. Полетт впала в депрессию, начала пить, принимать слишком много лекарств. Пожертвовала два миллиона долларов Нью-Йоркскому университету, но постоянно боялась нищеты. Принялась распродавать собранную Ремарком коллекцию импрессионистов. Пыталась покончить с собой. После того как умерла ее 94-летняя мать, Полетт окружали только слуги, секретарша и врач. Она страдала эмфиземой. От красоты не осталось и следа — кожа лица была поражена меланомой.
23 апреля 1990 года Полетт потребовала дать ей в постель каталог аукциона «Сотби», где должны были в этот день продаваться ее драгоценности. Продажа принесла миллион долларов. Через три часа Полетт скончалась с каталогом в руках. Ей было 72 года. Письма Ремарку от Марлен она предусмотрительно уничтожила еще в первые годы замужества.
22Марлен долго оплакивала потерю Бони-Равика. В черном платье, с горящими свечами и пачкой его писем, одна в затемненной комнате, она провела свою собственную «вдовью» церемонию прощания. Фотография почившего Ремарка заняла почетное место на стене ее комнаты.
