Робин Брюс Локкарт - Сидней Рейли: шпион-легенда XX века
Нам оставалось лишь дожидаться приезда Троцкого, и, как оказалось, ждать пришлось недолго. 20 августа Фриде сообщила, что через восемь дней в здании Большого театра должно состояться правительственное заседание. Предполагалось выступление Ленина и доклад Троцкого о положении на Колчаковском фронте.
В тот же вечер я встретился с Берзиным, и мы обсудили эту новость. Я снова встретился с ним в Грибоедовском переулке и предложил ему ехать в Петроград. Он согласился отправиться немедленно.
Глава 2
В Петрограде я выступал в роли господина Массино, восточного купца. По приезде я немедленно направился на свою квартиру, которая находилась на Торговой улице, дом номер 10. Елена Михайловна ожидала меня. К моему приезду был приготовлен скромный, но вкусный обед: суп, рыба, курица и сыр. И все это было подкреплено бутылкой вина, присланной капитаном Кроми из посольства. Елена сообщила мне, что Берзин, как и обещал мне в Москве, заходил днем. Он прождал меня около часа и затем отправился повидать своих друзей, проживающих в Латышском квартале. Он должен был зайти ко мне на следующий день.
В эту ночь я спал сном младенца. Боже, до чего я устал. Но теперь наконец цель, к которой мы стремились, была близка. Берзин вполне разумно распорядился деньгами. Один удар, и Ленин с Троцким были бы нашими пленниками. Москва – в наших руках, и чудовищный выкидыш, выползший из плодовитого чрева времени, раздавлен, уничтожен навеки, его отвратительная голова растоптана нашей поступью. Завтра я должен повидать Грамматикова и узнать от него об успехе экспедиционного корпуса, отправленного на Вологду, выяснить, какие намерения у Савинкова, послать отчет в Англию, а затем ехать в Москву – готовиться к нанесению удара. Хотя мы еще не достигли конца пути и самое сложное было еще впереди, я все же испытывал такое чувство, как будто ноша, лежавшая на моих плечах в течение последних нескольких месяцев, медленно соскальзывает с них. Конечно, мы могли встретиться со многими неожиданностями, между чашей и устами все еще было пространство. Но в чем могла крыться неудача? Понятно, нам угрожала опасность в Большом театре, когда придется нанести первый удар. Я и мои избранные соратники могли погибнуть, но вместе с нами погибли бы тираны, сделавшие из России общую могилу. Ничто не могло их спасти. Лишь бы убрать их с пути, а дальнейшее возьмут на себя Савинков и другие наши друзья, которые сумеют восстановить надломленную и истерзанную страну.
* * *Милый город, в котором я провел столько счастливых лет перед войной, обратился в развалины и пустыню. На грязных улицах стояла невыносимая вонь. Народ выглядел равнодушным, усталым, голодным. Прохожие окидывали меня подозрительными, беглыми, испуганными взглядами и спешили скорее удалиться. Красный террор мог обрушиться на них каждую минуту. Никто не мог сказать, где его поджидала опасность, где его схватит страшное чудовище, пожиравшее людей. Только молчаливый дом номер 2 на Гороховой улице знал, куда они пропали, только он один мог рассказать про их страшную судьбу.
Несколько лет спустя один из моих друзей, которого я буду называть Д., бежал из России. В Лондон он приехал без гроша, но счастливый тем, что сохранил свою жизнь. Каждую ночь он в своем английском убежище просыпался в припадке безумного страха, вопя, что его настигает ЧК. Он никогда не мог освободиться от этого страха, даже на берегах Темзы. Страшно боялся одиночества, проявлял беспокойство и подозрительность в компании своих друзей, испытывал смертельный ужас в толпе. Это может показаться невероятным, но он вернулся в Россию. Его жены не было в живых – ее расстреляли большевики в ту минуту, когда она собиралась бежать из страны. Позже ему сообщили, что она все-таки жива и томится в заключении. Больше о них никогда ничего не слышали.
Вскоре после моего приезда в Петроград я установил, что за мной следят. Сначала это было лишь подозрение. У меня было какое-то чувство неловкости. Мои подозрения все росли и росли, пока не перешли в уверенность. Одно из моих петроградских убежищ подверглось обыску. В другом устроили засаду, и я едва избежал ареста. ЧК что-то стало известно. Но что именно? Я испытывал тревогу. Мои мысли вернулись к зловещей фигуре Маршана, которому я не доверял с самого начала.
Однако мне никоим образом не следовало подавать ни малейшего намека о своем подозрении. Я решил действовать смело и повидать Орлова в его же учреждении. Я без всяких происшествий добрался до набережной Фонтанки. Здесь в старые времена помещалось министерство внутренних дел, а теперь – Управление уголовного отдела ЧК, сотрудником которого я якобы являлся.
Грязный часовой встретил меня у дверей и окинул подозрительным взглядом.
– Владимир Орлов здесь? – спросил я и передал ему свое удостоверение сотрудника ЧК.
Печать на документе произвела на него впечатление. Наконец он топнул ногой, и два красноармейца появились из темной глубины фойе.
– Владимир Орлов, – произнес часовой.
Конвоиры встали по бокам, и мы отправились наверх к кабинету председателя уголовного отдела ЧК.
Я просидел примерно с полчаса, болтая с Орловским, и затем покинул здание на Гороховой. В результате наших переговоров мы пришли к заключению, что Рейлинский вне подозрений.
В соответствии с обстоятельствами товарищ Рейлинский поглотил господина Массино. Я решил на некоторое время держаться подальше от тех мест, где меня знали под другими именами, и появляться лишь там, где я был известен как сотрудник ЧК. Я чувствовал себя в полной безопасности и оптимистически смотрел в будущее. Гром грянул совершенно неожиданно. Берзин уже вернулся в Москву. Я позвонил Грамматикову, чтобы проинформировать его о некоторых незначительных переменах в моем плане.
Он ответил голосом резким и неестественным, словно нарочно хотел его изменить.
– Это я, Рейлинский, – успокоил я его.
– Кто?
Я повторил.
То, что он мне сказал, потрясло меня.
– У меня сидит человек, привезший дурные вести, – проговорил Грамматиков. – Врачи преждевременно произвели операцию, и положение больного стало в высшей степени серьезно. Если хотите видеть меня, приезжайте немедленно.
Почти теряя сознание, я понял, что Грамматиков говорил хриплым голосом не потому, что хотел изменить его. Голос охрип от ужаса. Что это могло означать? Очевидно, случилось нечто ужасное, касавшееся организации, о чем он не смел сообщить по телефону.
Торопясь насколько можно, чтобы не возбуждать подозрений, я пошел пешком к Грамматикову. Спешить на улицах было опасно. Однако через час я наконец добрался до квартиры Грамматикова и выслушал его мрачный рассказ.
