Александр Таланов - Качалов
«Пора шапку на брови надвинуть и навек затихнуть», — мрачно замечает Василий Иванович одному из друзей. Но в то же время пытается шутить над своими недугами:
Мой друг, я все болею
Бронхитом, гриппом, трахеитом.
Но все же я мечту лелею,
Что справлюсь как-нибудь с бронхитом.
Надеюсь, не свернет мне шею
Бронхит, и грипп я одолею.
К счастью, ему еще удавалось бороться с болезнями. Когда наступила Великая Отечественная война, он работал более обычного. На самых отдаленных фронтах по радио слышался вдохновляющий голос пламенного патриота, верного сына Родины. В тяжкие дни войны он отдавал ей все силы своего искусства — весь талант.
Качалов страстно ненавидел фашизм. Говорил:
— У меня к фашизму, и к немецкому особенно, какая-то необыкновенная острая ненависть, как к чему-то нестерпимо, остро отвратительному. Хотелось бы дожить до тех дней, когда и духу фашистского не останется на земле. Может быть, я и дотяну как-нибудь до тех дней.
Насколько позволяло здоровье, Качалов выступал с концертами в частях Советской Армии. А едва была снята блокада с осажденного Ленинграда, поехал туда кружным путем, так как нормальное железнодорожное сообщение еще не было восстановлено. Теперь и моряки Балтийского флота и легендарные защитники города-героя радовались концертным выступлениям «своего» народного артиста.
Несмотря на трудности военного времени, Василий Иванович много творчески работал. У микрофона прочел вступление к пушкинскому «Медному всаднику» и картину боя из «Полтавы», чтобы, по его выражению, «дать почувствовать слушателям величие побед русского оружия». Кроме того, записал на тонфильм чеховские рассказы «На святках» и «Студент». Последний рассказ привлекал его очень давно своей мудрой глубиной и оттого, что «прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого».
Однако напряженный труд оказался не по силам. Накануне семидесятилетия Василий Иванович заболел и почти насильно был увезен в больницу для лечения: грипп дал осложнения на почки. Болезнь грозила роковым исходом.
И, лежа на больничной постели, Качалов не порывал связи с жизнью Родины. Со всех концов страны, с фронтов войны, из-за рубежа ему приходили письма и телеграммы от зрителей, радиослушателей, друзей и всех людей, которым дороги были его талант и большое сердце.
В эти дни он был удостоен высшей награды — награжден вторым орденом Ленина.
Всенародное признание и крепкие связи с родной страной дали моральные силы для борьбы за жизнь. Весной Качалов вернулся к искусству, без которого не мог жить. Даже участвовал в большом радиоспектакле по роману Сервантеса «Дон Кихот».
— Мне давно хотелось воплотить образ великодушного рыцаря, странствующего мечтателя Дон Кихота, — делился мыслями Василий Иванович. — Бессмертная книга Сервантеса сохранила свою свежесть и силу до наших дней. С новым значением звучат для нас слова ее героя: «Нет на свете дела более благородного, чем труд солдата. На военной службе человек достигает самого дорогого — чести. Мы, рыцари и солдаты, помогаем слабым, караем низость, мстим за угнетенных…»
Образ рыцаря из Ламанча в исполнении Качалова был проникновенно глубоким, волнующим своей искренностью и правдивостью.
Победа над фашизмом окрылила, вдохновила Качалова-художника. «Какие широкие просторы открылись теперь для советской культуры! — писал он в те дни. — Мы, русские актеры, все силы отдадим служению нашему великому, свободному, могучему народу».
Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» заслуженно украсила грудь патриота.
Но немало он потрудился и в послевоенные дни. Снова часто читал перед микрофоном и на концертах. Записывал на тонфильм чеховские рассказы и цикл стихов Лермонтова. Выступал на своих творческих вечерах.
А сколько еще начал новых работ! Притом крупных, таких, как радиокомпозиция «Герой нашего времени» Лермонтова и рассказ «Холстомер» Л. Н. Толстого.
И были события, всегда печальные для артиста: прощание с любимыми ролями. Настали дни, когда Василий Иванович в последний раз сыграл роль «от автора» в спектакле «Воскресение» и Барона в «На дне». То была тяжелая, как на смерть, разлука с образами, ставшими живыми и близкими. Грустно было прощаться с благодарными зрителями.
Он очень любил природу. А в последние дни своей жизни любил необыкновенно. Вот так же в дни молодости мог с женой долгими часами просиживать на берегу озера в Швейцарии и предпочесть наслаждение природой осмотру каких-нибудь местных достопримечательностей.
Когда позволяли врачи, Василий Иванович подолгу бродил по лесу возле санатория «Барвиха», в который все чаще и чаще приходилось приезжать для лечения.
Лес манил его величавым покоем, скрытой таинственной жизнью. Василий Иванович заворожено любовался, как солнечный лучик сначала запутывался в лиственной чаще, затем пробивался к зеленому ворсу травы, отчего луговые колокольчики и ромашки еще ярче сияли своей немой красотой. Ручей, набравшийся сил после недавнего дождя и оттого осмелевший, смеясь, перепрыгивал с камня на камень. А на ветке широкоплечего вяза какие-то две пестрые франтоватые птахи чирикали свое бездумное пиччикато.
В густой траве кузнечики куют что-то под свой старательный стрекот. Трудолюб муравей торопливо волочит обломок стебля в несколько раз длиннее самого себя. Бронзовокрылый жучок силится подняться ввысь с взлетной площадки — каменного пятачка. Тщетно. Крыло у жучка надломлено: то ли стукнулся он обо что-то в неудачном полете, то ли еле удрал вот от того дятла, что неутомимо долбит ствол старого ясеня. Так или иначе, Василий Иванович считает своим долгом помочь крылатому инвалиду: бережно переносит его в сторону, подальше от грозного длинноклювого дятла.
Природа дорога и понятна Василию Ивановичу. При малейшей возможности он покидает санаторный комфорт ради общения со своими дорогими друзьями — деревьями, цветами, птицами.
Однажды, когда врачи настрого предписали «постельный режим», Василий Иванович совсем пал духом.
— Почему ты так загрустил? — встревожилась за мужа Нина Николаевна. — Доктор сказал, что тебе необходим полный покой.
— В лес бы. Уж очень здесь скучно: собаки не лают, дети не кричат, петухи не поют, только бильярдные шары стучат. — Василий Иванович махнул рукой от досады.
В своей любви к животным он не боялся показаться смешным или сентиментальным. Однажды в Кисловодске компания друзей предложила ему принять участие в прогулке верхом. Василий Иванович охотно согласился, однако, увидев, что ему досталась кобылка, кормившая жеребенка, заколебался. Все же поехал. Было известно, что кавалерист он не плохой, потому всем показалось странным, что его лошадь плелась сзади и потом вдруг повернула назад.
