Михаил Козаков - Фрагменты
Разве не сделал Ефремов все возможное и невозможное, чтобы в нашем репертуаре была, к примеру, пьеса Мрожека «Танго» или комедия Шварца? Разве не читались и не находили в труппе самую горячую поддержку «Носороги» Ионеско, «После грехопадения» Артура Миллера, его же «Случай в Виши», который был уже «размят» М. Хуциевым и очень талантливо поставлен Ефремовым, но в готовом виде запрещен начальством окончательно и бесповоротно? Мало почувствовать, найти и определить свой репертуар — надо его «пробить». А вот это уже в большинстве случаев было выше человеческих сил и даже сил Олега Николаевича.
«Мальчикам и девочкам печенья напекут, покажут и помажут, а съесть нам не дадут» — одна из прибауток детства моей мамы. Не случилось нового этапа в жизни «Современника», и в этом его трагедия, а беря шире — трагедия времени, в котором он существовал.
В 63-м году мы еще жили весело, интересно, интенсивно, не зная, что бацилла распада, который произойдет семь лет спустя, кроется в нашем настоящем. Мы бы, наверное, не поверили в грядущий раскол даже в том случае, если бы нам было послано предсказание от самого господа Бога. Еще бы: аншлаги, успех, у театра по ночам длинные очереди за билетами, как когда-то у «художественников».
В театре, в подвальчике, мы открыли свое кафе, которое работало после спектакля. Вход — двадцать копеек. Самообслуживание. Водка, коньяк, кофе, сосиски, бутерброды. Отыграл, и не надо тебе тащиться в ресторан ВТО и видеть посторонние физиономии, а берешь своих друзей, которые были на спектакле, — и в подвальчик «Современника»: потолковать, обсудить сыгранное за рюмкой водки. А там кого только не увидишь, чего не услышишь… писатели, поэты, физики-лирики, пение под гитару, и стихи, и споры-разговоры до утра. Все свои. Посторонним вход воспрещен. Не пойдут в сомнительный подвальчик не те поэты, не те писатели, не те физики-лирики. Разве что из злого любопытства может затесаться кто-нибудь из чужих, но нет, не понравится ему там, не придет туда больше и дружкам своим не посоветует.
К театру тяготели самые интересные люди, как потом к Таганке. «Таганца», «Таганца» — будут цокать иностранцы, любители театрального искусства, приезжающие в Москву. А тогда — «Современник», «Модерн театр фром Москоу».
Называю самые первые из приходящих на память звучных имен, — имен людей, с которыми мы встречались. Норис Хоутон, крупнейший театральный деятель Америки, написавший тогда две, а теперь уже три книги о России, — первая написана еще в 30-е годы: Мейерхольд, Таиров, Станиславский, Немирович-Данченко; вторая, «Повторная гастроль», — это уже Охлопков, Товстоногов и «Современник». Актеры — Ричард Харрис, Витторио Гассман. Роже Планшон — режиссер, артист, драматург. Питер Брук. Киношники Роже Вадим и Джейн Фонда. Англичане, французы, итальянцы, американцы, поляки… Что говорить, в Москву тогда стремились многие — был, стало быть, интерес.
А незабываемый вечер, проведенный в обществе легендарного сэра Джона Гилгуда! Нет, нет, это было очень веселое время, интересное время, когда мы видели чужое искусство и уже могли похвастаться кое-какими своими успехами.
Эдуардо Де Филиппе — «Мэр района Санита»; «Отелло» с великим Лоренсом Оливье в Кремлевском театре; Планшон с изысканным, ироничным спектаклем «Три мушкетера», с поразительным решением «Тартюфа»; Жан Вилар с Марией Казарес — «Дон Жуан», Жан Вилар — «Делец» Бальзака. И конечно, конечно! — «Король Лир» Питера Брука с гениальным Полом Скофилдом — Лиром.
И со многими, если не со всеми мы, современниковцы, встречаемся лично, разговариваем, веселимся… 60-е годы…
Огромный Витторио Гассман в «Современнике» затеял игру в «петушки». Оказывается, это итальянская народная игра, а мыто думали, что только исконно русская.
В фойе после спектакля, который Гассман смотрел, маленький импровизированный банкет в его честь. Меня, сыгравшего Гамлета в Москве, шутя представляют ему, Гамлету итальянскому: «Это наш советский Витторио Гассман». И он дарит мне на память свою фотографию с черепом Йорика. Храню ее, как воспоминание о том веселом вечере.
«Наш советский Витторио Гассман…». Боже, как грустно и стыдно сейчас даже записывать это на бумаге. Что сделано?! Ничего, ничего! Как вспомню хотя бы виденную две недели назад в Хельсинки американскую картину Роберта Олтмена «Свадьба» с Гассманом в одной из главных ролей!..
Итак, он:
— Давайте сыграем в «петушки». Ну, вот хотя бы ты. Ты играл Гамлета, я играл Гамлета. Сегодня тебя на сцене видел (в роли ненавистного мне Марка из «Вечно живых». — М. К.). Выходи в круг!
Гляжу на его мощную фигуру — Гассман на голову выше меня и раза в два шире в плечах — и со смехом:
— Но, синьор, но, но, ай эм сорри. Вы обознались, ваших нет…
Все смеются. Гассман заводит других. Один смельчак все же находится — Эмка Левин, артист, черный, как Гассман, и такого же роста, к тому же лет на двадцать моложе итальянца.
И вот уже, скрестив руки, прыгают на одной ноге «петухи», маневрируя в центре круга, который мы все образовали. Мы, болельщики, подбадриваем своего Эмку. Он, верткий, быстрый, то так, то этак пытается подобраться к противнику и толкнуть плечом, сбить с ног. Гассман, наоборот, прыгает экономно, как опытный боксер. Не суетится. И вдруг — обманный финт, еще финт. Мы не успеваем ничего сообразить, как видим буквально летящую фигуру Эмки, которая вышиблена далеко за пределы широкого круга. Бедный наш «петух» лежит на полу, из носу течет «клюква». Да еще, прошибая круг, он задел и повалил на скользкий лакированный паркет двух болельщиков!.. Крики, смех! Гассман, конечно, доволен. По справедливости аплодируем. Он комически раскланивается. И снова — разговоры, смех, радость!
Витторио Гассман — Гамлет
Роже Планшона принимаем после «Трех мушкетеров», сыгранных на сцене ЦТСА, в «Арагви». Я написал тогда маленькую заметку об этом его спектакле в «Комсомольскую правду». Сидим в ноябре 1962 года небольшой компанией в одном из кабинетов ресторана. Переводчицей — моя мать, прекрасно говорящая по-французски. Хвастаюсь, что у меня дети, на днях родился сын Кирилл. Пьем и за детей. Планшон старше меня, но еще тоже молод. Внешне напоминает Д. Д. Шостаковича. Худой, светловолосый, в очках. Весел: доволен успехом «Мушкетеров», успехом Марсельского театра, который тогда возглавлял, приемом москвичей. Говорит: «Но этот наш спектакль мы делали, когда у нас только прорезались молочные зубки. Вы еще не видели «Тартюфа» и «Жоржа Дандена». Вот это мои последние, принципиальные работы. Завтра «Тартюф». Приходите».
