Федор Раззаков - Свет погасших звезд. Они ушли в этот день
В конце 50-х годов Пырьев продолжает активную творческую и общественную деятельность. В 1956 году он вступает в ряды КПСС, через год возглавляет оргкомитет Союза российских кинематографистов, который был во многом его детищем. Кроме этого, будучи директором «Мосфильма» (1954–1957), Пырьев затевает коренную реконструкцию главной киностудии страны: расширяет ее площади, строит множество новых павильонов и цехов.
Однако не забывает Пырьев и о творчестве. После четырехлетнего простоя, связанного с обилием общественных дел, Пырьев вновь возвращается на съемочную площадку как режиссер – берется за экранизацию «Идиота» Ф. Достоевского. Фильм становится настоящей сенсацией, хотя и занимает в прокате-58 скромное 12-е место (31 млн. зрителей). С точки зрения кассы – не самый удачный проект для такого режиссера, как Пырьев. Однако сам он так не считает и через год экранизирует еще одно произведение великого русского писателя – «Белые ночи» (главную роль в нем играла новая пассия режиссера Людмила Марченко). Затем он снимает два фильма на современные темы: «Наш общий друг» (1962, 15-е место в прокате – 22,4 млн. зрителей) и «Свет далекой звезды» (1965, 6-е место – 60 млн.). В последней картине в главной роли снялась новая возлюбленная режиссера, которая затем стала его третьей – и последней – официальной женой (с 1963 года), – Лионелла Скирда-Пырьева.
Между тем в рядах кинематографистов зреет недовольство руководством Пырьева. Это недовольство всячески поощрялось на самом кремлевском верху, где он давно был как кость в горле в силу своей почвенности. Когда-то в молодости Пырьев восставал против авторитета Сергея Эйзенштейна, а теперь он сам оказался в эпицентре критики молодых, которых умело направляли более опытные интриганы как из ЦК КПСС, так и из Союза кинематографистов. В итоге по Пырьеву был нанесен ряд нокаутирующих ударов, которые он сам помог спровоцировать своим невоздержанным характером.
На съемках фильма «Свет далекой звезды» в Горьком летом 1964 года Пырьев не сдержался и, поднеся к губам мегафон, выругался матом. Тут же кто-то из присутствующих зрителей накатал на режиссера «телегу» и отправил в Москву. В «Известиях», которые возглавлял зять Хрущева Алексей Аджубей (один из недругов Пырьева), появился фельетон, посвященный режиссеру. В результате Пырьева исключают из партии (потом, правда, восстановят) и снимают с поста председателя оргкомитета Союза российских кинематографистов.
Пырьев тяжело переживал свою опалу и только спустя полгода стал немного приходить в себя. Будь он один, ему было бы вдвойне тяжело, но с ним тогда рядом находилась молодая жена, которая смогла смягчить тяжесть ситуации.
Между тем, будучи фактически в опале, Пырьев продолжал играть активную роль в кинематографической жизни страны. Например, он был одним из немногих в своей среде, кто еще в середине 60-х разглядел тревожные тенденции среди киношников – когда молодежь стала пренебрегать заветами своих отцов, все сильнее отходила от народных корней, увлеченная западными новациями. Причем эти настроения активно поддерживались большинством представителей более старшего поколения кинематографистов, которые относили себя к либералам. Об одном характерном случае, который произошел с Пырьевым во второй половине 60-х, вспоминает Г. Чухрай:
«Мне вспоминается совещание у недавно назначенного на пост заведующего Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро, который собрал кинематографистов для того, чтобы „посоветоваться, как дальше повести дело“. Было предложено откровенно высказаться. Выступил С. Герасимов с несколько умеренно-смелыми мыслями относительно малой информированности нашей печати. М. Ромм говорил о подготовке молодых кинематографистов. По его мнению, во ВГИКе неверно набирались студенты на режиссерский факультет. Он призывал уделять внимание личностям и создавать условия для их развития. Затем выступил Пырьев. Он был в плохой форме и стал жаловаться на молодежь, обвиняя ее в измене идеалам отцов. Это была неправда. Молодые шли на фронт и на деле доказали верность идеалам отцов. То, что говорил Пырьев, по тону и выражениям было похоже на политический донос.
– Что с ним? – шепотом спросил я у Ромма.
– Заигрался… – буркнул в ответ Ромм.
Я видел, что и другие испытывали неловкость.
А Пырьев продолжал развивать модную в то время в руководящих кругах тему о конфликте между отцами и детьми. Я не сдержался и сказал:
– Иван Александрович, то, что вы говорите, – неприлично!
Шауро одернул меня:
– Не перебивайте выступающего. Помните, где вы находитесь!
– То, что говорит Пырьев, непорядочно! – упрямо твердил я.
Шауро объявил перерыв. Все вышли в соседнюю комнату, стояли группками, курили, переговаривались вполголоса. Один Иван Александрович стоял в стороне, никто не подошел к нему.
Потом совещание продолжалось, а мне было не по себе. В глазах стояла картина: Пырьев с печальным и обиженным лицом одиноко стоит в стороне от всех, как отверженный…»
В своем рассказе Чухрай прав лишь в одном: Пырьев и в самом деле в последние годы жизни оказался отверженным в киношной среде. Именно за то, что видел дальше и глубже всех остальных, что был истинно русским человеком, душа которого искренне болела за то, что происходило в кинематографической среде. Поэтому не случайно, что последней работой этого выдающегося режиссера была экранизация романа «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского, где одним из персонажей был Павел Смердяков – лютый ненавистник всего русского, жизненным девизом которого стала его собственная фраза «Всю Россию ненавижу!» (после выхода этого романа в свет всех русофобов стали именовать не иначе как Смердяковыми, а само это явление – «смердяковщиной»).
Этим фильмом Пырьев как бы вступал в спор с теми коллегами из кинематографической среды, которые вольно или невольно своими творениями принижали облик русского человека, вытаскивали на свет его пресловутую «рабскую парадигму» (например, с А. Аловым и В. Наумовым, которые в середине 60-х экранизировали произведение того же Ф. Достоевского «Скверный анекдот»).
Сам Пырьев так объяснял свое обращение к «Братьям Карамазовым»: «Надо не знать историю России, быть глухим и слепым, чтобы не расслышать, не увидеть почти во всех произведениях Достоевского огромной, всепокоряющей любви к родине и его неустанное стремление к высоким общественным идеалам. Правда, творчество его как публициста и проповедника полно противоречий, ошибочных, а зачастую даже реакционных воззрений, но, несмотря на это, в каждом из его романов мы чувствуем чуткое сердце художника, тоску и мучительную боль за маленького, простого, обездоленного человека, взятого в тиски социальной несправедливости, проникнутого жгучей ненавистью и протестом против надвигающегося капитализма…
