Валерий Золотухин - Секрет Высоцкого
Как не стыдно, Господа! Надо сказать Борису, чтоб он издал приказ об изменении своего приказа. От председателя профкома ему надо подать петицию, заявление. «Я должен был ей сказать, какие ведутся разговоры в коллективе, что о ней думают ее товарищи!» Какие товарищи, кто ей товарищ из выше упомянутых? Как им не стыдно? «Товарищи»! Они не терпят ее… А она – знамя Таганки, имя Таганки. А они за ней каждую ошибку в тексте считают, злорадствуют, шипят.
Прости меня, Господи! Я тоже начинаю шипеть из подворотни своей. Мудаки х…
Алла Демидова написала предельно искреннюю книгу
«Владимир Высоцкий. Каким помню и люблю». «В Высоцком как ни в одном из известных мне людей сочетались разные таланты. Проявления чисто человеческие. Талант дружбы, где он был преданным и нежным. Талант любви при полнейшей самоотдаче. Талант работы. Причем все на предельном самовыявлении. Его сжигала какая-то внутренняя неуспокоенность, ненасытность, стремление рваться вперед и выше…»
27.08.1995. Кемерово
Банкет вчера губернаторский в Доме актера был прекрасен. Господа артисты были на высоте – рассказывали театральные историйки-байки. И я не отставал, рассказал о Михалкове и шубе. «Ну, теперь вы понимаете, что «Гамлет» – это трагедия?..» И тост мой был в продолжение историйки: «В эти дни, здесь, я понял, что День шахтера – это праздник!»
Когда Лановой сказал: «А теперь, Маша, ”Невечернюю”», я рассказал опять же о «Гамлете». Когда Высоцкий в темноте произнес «Быть или не быть», с галереи раздался голос: «Володя, спой!». И запел я «Во субботу…» Главный дирижер крикнул: «Браво!»
А самолет все еще стоит, и похоже… не будем гадать. Вернулся я с банкета, ушел тихо, в 23 был в койке.
19.09.1995. Новосибирск
На «мерседесе», на «опеле» через лужи, канавы и грязь. Вывеску хорошую повесили, прибили они на доме №11. «Названа в честь гражданина СССР Владимира Высоцкого» – и внизу: «поэта, актера, певца». Хорошо.
28.09.1995
Автограф Высоцкого – продавать или дарить? А выход такой: поскольку это посвящение Шацкой, а у нее трудное материальное положение с больным Леонидом, автограф надо продать и деньги отдать Нинке. По-моему, это правильно. А как иначе?! Играть в благородного, дарю, дескать… Но у них, у музея-центра, есть деньги, и почему им эту реликвию не приобрести?
4.10.1995. Хельсинки. Русский Дом, «Анна Снегина»
2-го, вышедши с «Высоцкого», обнаружил я свою машину с четырьмя спущенными колесами. Кто-то шилом проколол.
5.10.1995. Хельсинки, №7. Спектакль «Анна Снегина»
Зарядку делать не могу – болит спина. Живу Есениным, утешает Есенин. Я помню, как я переписывал его стихи в читальном зале библиотеки, домой его книжки не давали. Да и там, в читалке, не всем давали на руки. Помню, поразило знакомым чувством, знакомым до боли желанием-мечтанием, чтоб «и мое степное пенье сумело бронзой прозвенеть…»
Вот он прозвенел, прозвенел и Высоцкий, а я… А я все думаю не о том, что бы новое написать или продолжить хоть вот то, что не так уж худо начато, «21-й км», а про то я думаю, как старье мне переиздать, как отметить этим самым свое 55-летие, запастись еще лет на пять книжками для продажи. Но я читаю Есенина, и ничего мне не надо, и ничего не жаль…
Володя такие мужские штучки обожал… (1996)
4.01.1996. «Соловьевка», палата ą 10
Если писать «Топор и кортик», надо сесть и записать. Историю эту я много раз рассказывал и помню достаточно подробно. Но почему-то в дневниках нигде нет упоминания о ней, маломальского следа.
В «зеленую тетрадь»
ТОПОР И КОРТИК
В Ленинграде бывшем мы часто бывали и по делам киносъемок, и по делам «Таганки», и концертировали много в те времена по линии общества «Знание». Кому, конечно, можно было – Высоцкий не имел официального разрешения на общение с публикой. Я же каждую среду выезжал в город на Неве, и тамошний продюсер (администратором он называться не любил) устраивал мне или А. Миронову так называемый чёс по домам отдыха на Карельском перешейке. Минимум 5 концертов, да еще мог быть большой творческий вечер в престижном зале филармонии. На этих концертах я заработал тогда за три года (по средам) сумму, которая позволила мне уйти от жены, не деля трехкомнатную квартиру, а купить кооперативную. Но я отклонился. Так вот, в Ленинграде жили Георгий и Маша – большие, бескорыстные поклонники В. Высоцкого. Это были очаровательные, добрые люди, с которыми нас всех Владимир перезнакомил, бывали мы у них дома и вместе, и порознь и гуляли весело. В один из таких моих вояжей в Ленинград Георгий передал мне для Володи офицерский морской кортик. Георгий был потрясающий мастер подобного рода изделий. Он мог сделать пистолет любой системы – не отличишь от настоящего – или выточить какую-нибудь сногсшибательную, хитроумную зажигалку. Надо сказать, что Володя такие мужские штучки обожал – ручки, брелки, зажигалки, ножи, портсигары, ремни, кортики, кастеты и прочую подобную реквизитику, к которой, к примеру, я был совершенно равнодушен и считал за мусор. Володя, повторяю, за эти безделушки мог снять с себя все – дорогую куртку, рубашку, свитер, кофту, в общем, все, что можно было носить и было модно. Он этими предметами мужского карманного быта дорожил до дрожи.
В расцвете лет и таланта – Леонид Филатов, Владимир Высоцкий, Валерий Золотухин. Тбилиси. 1979 г.
И вот кортик… Надо сказать, потрясающей работы – не отличишь от настоящего. Я его привез, но Володи не было, он отсутствовал, был где-то за границей по делам семейным. И надо же случиться в это время дню рождения Леонида Филатова. Дело было молодое и веселое, и под очередной бокал шампанского я кортик этот подарил: «Леонид! Бери, дескать, и помни!» Подробностей реакции Леонида я не помню. Очень возможно, что я даже и не открыл, чей это, собственно, кортик – мой, и все. Мне казалось, что хозяин, то бишь Володя, понял бы меня и поступил бы точно так же. Ну отдал и отдал. Проходит какое-то время, приезжает Володя. Мы работаем, играем, и про кортик я давно забыл. Но, очевидно, поступил какой-то из Ленинграда сигнал, и Володя меня спросил: «Валерий, тебе из Ленинграда ничего для меня не передавали?» – «Передавали», – говорю я с небесным взглядом. «Что?» – «Передавали, – говорю, – морской офицерский кортик, очень красивый». – «И где он?» – продолжает Володя, а я начинаю волноваться, этакая внутренняя дрожь пошла, какое-то нехорошее предчувствие от его спокойного, делового выяснения местонахождения кортика. Я говорю: «Володя! Я подарил его от твоего и своего имени Леньке Филатову на день рождения, тебя не было и я подумал…» Володя не дал мне долепетать что-то в свое оправдание, он тихо сказал: «Кортик мне верни…» У меня, слава Богу, немного было с Владимиром такого рода объяснений. Но глаз и интонация, с которой это произносилось, были такими, что возражать далее было бесполезно – мурашки пробегали по телу. Почему-то вспоминается русское присловье: «хоть яловой телись, а сделай как велено». Конечно, я пережил позорные, стыдные мгновения и не находил себе места, но делать было нечего – кортик надо возвращать.