Елена Погребижская - Дневник артиста
— Было во время записи акустики на радио. И ничего, оказывается, можно петь во время приступа.
— То есть ты себя контролируешь усилием воли?
— Просто выхода нет. Надо петь — пою. А паническая атака продолжается.
— Что конкретно ты чувствуешь? Можешь разложить это по составляющим?
— Паническая атака — общее состояние и настроение мое. Наваливающееся чувство безотчетного страха и ужаса, тоски, уныния, паники. И физически — сердцебиение и дрожь по всему телу.
— И ты живешь в ощущении беспрерывного бессмысленного страха?
— В приступах этого страха.
— Но это как-то можно себе объяснить?
— Можно. Это психология. От передозировки был очень сильный удар по нервной системе, именно химический удар. И вот следствия…
— Ты ходишь к психоаналитику?
— Хожу. Он копается в глубинах подсознания, но это особо не помогает. Реально помогают таблетки-антидепрессанты. Они делают эти приступы более редкими.
— Есть легенда, что в измененном состоянии сознания творчество получается гораздо более «затейливое»…
— Фиксировать в песнях такое «измененное состояние», как паника, невозможно. Поскольку это очень опустошающе, там нет никакой энергии. Даже разрушительной и темной. Это — пустота, в этом страхе ничего не содержится. И все песни «Факела» написаны в промежутках между страхом. Как раз когда хочется жить и радоваться жизни, в светлые периоды. А их пятьдесят на пятьдесят с темными. Борьба с приступами отнимает много времени жизни, но выход один — работать. Чем больше занятости — тем скорее отступает болезнь.
— А были помехи работе? Допустим, концерты ты из-за этих приступов отменяла?
— Было такое. У нас был первый маленький тур по четырем городам. А у меня несколько улучшилось состояние, и я решила перестать пить таблетки. А оказывается, эти таблетки нельзя прекращать принимать внезапно. И наступил такой страшный синдром отмены, стало гораздо хуже. Меня затрясло, как при малярии, начало сводить судорогой… И ехать никуда невозможно. Мы отменили четыре концерта.
— Заплатили неустойки?
— Да, из меня даже чего-то там вычитали.
— Вот ты мне все это сейчас рассказываешь. А у тебя нет страха показаться людям больной, ненормальной? Организаторы концертов начнут от тебя отмахиваться?
— Да не больше, чем сейчас. (В разговор вступает директор Бучч Ольга Данова. Директора рок-артистов ведут себя в основном как иезуиты, навязывая фальшь и профанацию в отношениях с поклонниками и прессой. Но здесь — случай иной. — К. Д.). Знаешь, скольких артистов на гастролях бедные организаторы с трудом откачивают из наркотически-алкоголических «заплывов»? Вся фигня-то в том, что Ленка наркотиков никогда не употребляла. И с алкоголем особо не дружила, и траву не курила. И все это произошло от ее слишком положительного образа.
Бучч:
— Это случилось из-за моей безответственности. Ведь любой дурак знает, что наркотики — это зло. И зачем их пробовать тому, кому они вообще не нужны? Мне тогда нужно было жестко сказать «нет» на все уговоры.
— Слушай, нет ни одного человека в роке, попе и попароке, который бы хоть раз не пробовал наркотики. Более того, те, кто говорит, что не имеет об этом представления, как-то подозрительны. Такое простодушие и дитячество неадекватное…
— Ну да, незнание обедняет.
Данова:
— Ну вот и она решила поэкспериментировать. А чего: все нюхают дорожки на толчке, давайте и я попробую. И влипла. Очень простая история. Видимо, это какой-то удел. Поскольку вся эта «невмененка» любого творческого человека рано или поздно настигает. Вполне возможно, это подсознательное стремление. Ведь творческие люди торгуют собой: душой, эмоциями. Отдают все то, что остальные копят, оставляют при себе. И где находится та речка, из которой нужно попить, чтобы все это опять к тебе вернулось… Может быть, в этом.
Бучч:
— Нет, я так не думаю. Я считаю, что это (измененное состояние) как грипп. Но вот у меня сейчас засел вирус — и я его вылечу. Не нужна мне никакая невмененка-измененка для того, чтобы работать. Наоборот, из-за нее работать невозможно. Слишком много сил уходит на борьбу. И ничего в этом нет творческого. И надо бы поскорее мне излечиться и продолжать жить дальше.
— Кто знает об этих твоих проблемах?
— Все, кто имеет со мной дело.
— А музыканты, которые с тобой играют?
— Они ждут, когда я слезу с таблеток и начну пить коньяк.
— А их все это не пугает? Это же нестабильность, знаки вопроса. Вот вы не поехали на гастроли — они не получили денег.
— Ну я же вылечусь.
— Что изменилось в твоем образе жизни?
— Постоянно и максимально стараюсь себя чем-то занимать. Если выходной — составляю план посещения знакомых.
— Тебе к тому же нельзя оставаться одной?
— Да, но сейчас уже прогресс. Достижение последнего месяца — умею быть в одиночку. С помощью тренировок. Сначала час, потом два, теперь три. Но ночью все равно не могу быть одна. Самый ужас подступает.
— А когда твой близкий человек куда-то уезжает?
— Приезжают друзья, которые принимают вахту. Или я к кому-то уезжаю.
— А как ты изменилась в поведении?
— Я же пью таблетки. Поэтому эмоциональный мир сильно сузился. То есть я проявляюсь как гораздо более спокойный человек. Даже слегка заторможенный. Смеюсь меньше. Я теперь как бы человек серьезный, с таким постоянным выражением лица: как у Валерии. Мне тут сказали на последнем концерте: дошло, на кого же ты похожа — на певицу Валерию. Как у нее — выражение лица на всех песнях одно и то же.
— Лицо-маска, что ли?
— Типа того. Меня тут отымели за вчерашний концерт в «Б2».
Данова:
— Я Ленку знаю полтора года. И никогда не бывало, чтобы она на концертах не отдавалась полностью. А вчера именно так — вообще ноль включения. Вышел — отпел — ушел. Побочный эффект таблеток — сильнейшая утомляемость. То есть если она утром съездила куда-то, вечером перед концертом у нее просто нет сил. Одно желание — упасть и спать.
— А люди на концерте что-то заметили?
— Ничего. Публика иногда больше рада тому, что у артиста нет эмоциональных сил. Кто-то мне сказал из психотерапевтов, что энергия страдания гораздо вкуснее. И если музыкант на сцене страдает, ему нехорошо — это публике нравится гораздо больше.
