Лев Лещенко - Апология памяти
А перед самым отлетом отправились с одним из наших приятелей-эмигрантов осматривать нью-йоркский «Плейбой-клуб». Это был Рафик Фель, один из бывших администраторов джаз-оркестра Леонида Утесова, куда я в свое время поступал на работу. Но дружба, как говорится, дружбой, а служба службой (имеются в виду службы, предназначенные для наблюдения за советскими гражданами за рубежом). И потому мы, опять же по мудрому совету Иосифа, прихватили с собой за компанию для душевного спокойствия одного из представителей советского посольства. Был с нами и Евгений Павлович Леонов. «Плейбой-клуб» произвел на нас, помню, большое впечатление — первый его этаж занимали какие-то офисы, на втором был ресторан, на третьем — комнаты для бриджа, на четвертом — дискотека и так далее. Голых девушек мы там, правда, не встретили, но зато там были девочки с заячьей ушками и хвостиками, живьем, так сказать, воплощающие знаменитого «зайчика» — эмблему «Плейбоя». Нас, кстати, строго предупредили о том, что руками трогать этих девочек запрещается, за это положен штраф. Так вот, выходим мы, значит, из «Плейбой-клуба», садимся в свой уютный посольский микроавтобусик и продолжаем знакомство с достопримечательностями Нью-Йорка. А я никак не могу адаптироваться к другому часовому поясу, все время засыпаю. Даже «Плейбой-клуб» меня не пробудил от этой спячки. Чего, однако, никак нельзя было сказать о нашем обожаемом кумире публики Евгении Павловиче Леонове. Помню, как он вертел головой туда-сюда, с изумлением поглядывая на светящиеся рекламы порнографических кинотеатров на Сорок второй авеню — самом что ни на есть «злачном» районе Нью-Йорка. Выходить из машины мы не решались — мало ли что… Хотя посмотреть там было на что, скажем, на стайки тех же жриц любви, тусующихся на каждому углу, — зрелище в понятии советского человека более чем экстравагантное. Ведь, как известно, тогда у нас в СССР секса не было… И тут выяснилось, что самый смелый из нас — это Евгений Леонов, который к тому же еще и подтвердил свою репутацию человека с большим чувством юмора. Он вдруг кричит:
— Стойте, стойте! Я хочу выйти, посмотреть на них поближе!
— На кого? — испуганно вскидывается наш посольский гид.
— На проституток, на кого же еще! — пожимает плечами Леонов.
Гид мнется, затем принимает компромиссное решение: «Ладно, мы притормозим. Но только умоляю вас, Евгений Павлович, — из машины не выходить! А то как прицепятся сейчас, не оторвешь…»
Машина тормозит, Леонов открывает дверь, становится на ступеньку и кричит во весь голос:
— Эй, вы! Американские проститутки! Привет вам от советских кинематографистов!
Мы все расхохотались от души, у меня даже сон прошел. А гид наш еще долго крутил головой, приговаривая:
— Ну и ну, Евгений Павлович…
Но самое забавное, что приключения Евгения Леонова в Америке этим эпизодом не ограничиваются. Еще в Лейк-Плэсиде к нашей небольшой компании подошел как-то местный полицейский. Как выяснилось, мы ничего не нарушали, внимание же стража порядка привлекла невероятных размеров лисья шапка на голове Леонова. «Коп» говорит:
— Вы кто такие?
Наш переводчик объясняет:
— Русские, советские.
«Коп» тычет пальцем в шапку Евгения Павловича:
— О, какая хорошая шапка у этого парня! Он кто?
— Знаменитый советский артист.
— Что? С такой внешностью, с таким лицом? Кого вы хотите обмануть? — возмущается полицейский. — Да это же — вылитый агент КГБ!
Кое-как удалось его разубедить. И вдруг у него рождается новая инициатива.
— Слушай, парень, — говорит он Леонову, — продай мне эту чудо-шапку! В жизни такой не видал. Я тебе дам за нее двести долларов.
Леонов, однако, ни в какую:
— Что же это я, буду лысым ходить по морозу?
Ну, полицейский махнул рукой и пошел себе дальше…
И вот только теперь, в Нью-Йорке, Евгений Павлович осознал, какую промашку он допустил в Лейк-Плэсиде. В одном из шикарных супермаркетов, куда мы зашли перед отъездом купить подарки для родных и близких, Леонову вдруг очень приглянулось платье для жены, какое в Союзе и днем с огнем не сыщешь. А цена, извините, кусается. А нам на все про все еще в самом начале поездки выдали всего по девяносто долларов. Так что на те деньги, которые у него остались, Евгений Павлович мог теперь купить разве что поясок к этому платью. Ну и расстроился же он: «Эх, дурак я дурак, что не продал шапку! Сейчас бы такого домой накупил!» Увы, мы с Володей и Иосифом помочь ему ничем не могли — сами были не в лучшем положении. Хотя я, надо сказать, уже порядочно к тому времени набил руку на знаменитом советском «ченче», когда все мы, выезжающие за рубеж, запасались «Столичной» и икрой, чтобы «менять» их на доллары.
Что же касается той нашей с Володей памятной поездки в Лейк-Плэсид, запомнился еще один смешной эпизод, связанный с упомянутым «ченчем». Как-то, будучи на соревнованиях по горным лыжам, мы познакомились с очень эффектной американской супружеской парой — шикарной дамочкой лет тридцати пяти и ее мужем, солидным мужчиной в мощной волчьей шубе, показавшимся нам не менее как мультимиллионером на отдыхе. Так вот, этому самому господину вдруг очень приглянулась наша очаровательная Люся Сенчина. Он просто глаз от нее не отрывал, невзирая на присутствие стоящей неподалеку жены. Ну, слово за слово, не будешь же стоять молчком, короче, принялись мы с ним «ченчевать» — начали обмениваться значками и прочими безделушками. И вдруг он заявляет, обращаясь ко мне (так как Люся стояла рядом со мной, он, очевидно, посчитал ее не то моей женой, не то подругой):
— О'кей, я предлагаю тебе настоящий американский суперченч. Давай мы с тобой обменяемся нашими женщинами, я тебе — свою, ты мне — свою!
Я пожимаю плечами:
— Да ради Бога, нет вопросов. Происходит обмен, все честь по чести — я беру под руку его супругу, он — якобы «мою» Люсю. Расходимся в разные стороны. Я вальяжно разгуливаю с американкой, используя для утонченной беседы с ней весь свой скудный словарный запас, но не забываю поглядывать и в сторону другой «парочки», где все, по-видимому, не так складно, ибо господин отчего-то подпрыгивает и суетится вокруг Люси, как будто его током бьет. Вдруг «моя» американка восклицает:
— О, какой у тебя красивый значок! Давай делать «ченч». (Имелся в виду мой значок с олимпийским Мишей.)
Я говорю:
— Да ладно, какой там «ченч»! Я тебе его так подарю.
Она протестует:
— Нет, нет, тогда это будет уже не «ченч», это не по правилам! — И неожиданно срывает со своей шеи роскошный алый шарф с олимпийской символикой Лейк-Плэсида, стоящий, на мой взгляд, уйму «баксов».
