Андрей Гаврилов - Чайник, Фира и Андрей: Эпизоды из жизни ненародного артиста.
В Пицунде мы смотрели по телеку футбол. Чемпионат мира. Команда Италии играла тогда божественно – увы, в последний раз! Итальянцы переиграли тогда великолепных бразильцев, а затем и крепчайших немцев с Беккенбауэром, Грабовски, Мюллером и другими звездами.
Не обошлось в ту поездку и без чуда. Впервые я увидел ее на набережной, около пицундских «высоток» – красивая, юная, сильная и самоуверенная, она гордо встряхивала головой, украшенной конским хвостом. Золотая дева. Меня как будто по голове ударили, и я сказал сам себе: «Эту девушку я не упущу. Что бы мне это ни стоило!»
Прогуливалась по набережной прекрасная незнакомка не одна, а в окружении молодых людей. Я их и не заметил, потому что влюбился и уже умирал от любви. Возможно, читатель решит, что я – мачо, или, как тогда говорили, «покоритель женских сердец». К сожалению, это не так. Я никогда и не пытался познакомиться с девушкой на улице…
Незнакомка моя меж тем исчезла. Идиот! Надо было броситься перед ней на колени и целовать ей ноги! Вернувшись на наше «ранчо», я рассказал Аиде о прекрасном видении. Моя верная боснийка все сразу поняла и обещала помочь. Мы пошли в бар – смотреть очередной матч. В баре танцульки, я горю, вспоминаю мою милую. Трезвая Аида дернула меня за рукав майки и показала рукой.
– Эта, что ли? Сгодна цурица, ничего не скажешь!
Я узнал ее и двинулся напролом. Оторвал ее от какого-то абхазского мальчика. А вечером мы уже купались вместе нагишом в теплом, мерцающем золотистыми огоньками, абхазском море…
Позже моя золотая девушка, Илька, не раз приходила мне на помощь в критические моменты жизни. Несмотря на то, что между нами – горы и моря – мы с ней до сих пор самые близкие друзья.
Осенью я записал на Мелодии все концерты Баха с моим ансамблем и двойные концерты (для двух фортепьяно) Моцарта, Баха и Мендельсона с тогдашним победителем конкурса Шопена, прекрасным вьетнамским пианистом Данг-Тхай Шеном.
Тренировался с моей звездной футбольной командой. Гергиев и Овчинников – нападение, Торадзе – защита. Я был центральным защитником и играющим тренером. Поставил перед командой задачу – выиграть чемпионат Москвы среди театральных коллективов. А первенствовали тогда команды Большого и театра Маяковского, в котором служил мой давний друг – Армен Джигарханян. Задание мы выполнили – не без блеска выиграли финал чемпионата у команды театра Маяковского весной 1983 года. Мы выиграли несмотря на то, что в нашей команде отсутствовал неистовый нападающий Гергиев. За день до матча наша команда тренировалась до позднего вечера на стадионе «Бородино». Я сам развозил по домам моих игроков после тренировки. Последним я отвез Валерия Гергиева. К гостинице «Москва». Остановил машину у подземного перехода. Обнял Валеру и пожелал ему спокойной ночи.
– Валерка, умоляю тебя, иди спать, береги себя!
Не успел я отвернуться, как Валерий, споткнувшись на первой же ступеньке лестницы в переход, полетел в бездну. Я с ужасом наблюдал за тем, как мой любимый нападающий катится кувырком по страшной бетонной лестнице… Гергиев прибыл на матч на костылях и участвовал в нем только как зритель.
О нашем триумфе написала «Вечерка». И этот репортаж наполняет меня до сих пор большей гордостью, чем многочисленные музыкальные рецензии на мою игру. Язвительный Армен так прокомментировал нашу победу: «Андрюша, твоя команда заслуженно победила, а за своих уродов я прошу нижайше твоего и твоей команды прощения». Игроки Армена, никак не ожидавшие поражения, да еще со счетом 6:2, отказались от рукопожатий и, демонстративно повернувшись к нам спинами, покинули поле.
Никаких позитивных изменений в моем положении развод с Хидеко не принес. Наврали гэбисты. Наоборот! За мной стали стаями ходить топтуны – «актеры народного театра КГБ». Пригласили меня поиграть на знаменитой выставке «Москва-Париж» в Пушкинском музее. Сыграл там программу из французкой музыки. Ко мне подошел посол и долго нудно благодарил. Я не выдержал, заговорил о своих проблемах. Его как ветром сдуло.
Отправился я однажды в американское посольство на просмотр знаменитого кубриковского «Сияния». Пошел, хотя дома уже лежала видеокассета, очень уж хотелось пообщаться с врагами КГБ, побыть хотя бы два часа «под защитой чуждых крыл» и посмотреть этот потрясающий фильм на большом экране. Подхожу к посольству, забыл даже, что за мной плетется группа «народных топтунов Советского Союза» из пяти примерно человекообразных. Когда я был метрах в двадцати от входа в посольство, «народные артисты» разыграли за моей спиной свой волчий спектакль. Сначала вроде как «поссорились». И тут же изобразили «драку». И выстрелили несколько раз – якобы друг в друга, а на самом деле – в меня. Я пустился бегом, зигзагами, чтобы не пристрелили. Хорошо еще, амриканские морпехи не стрельнули в ответ, может быть на это и рассчитывали «артисты»?
Иногда мне удавалось пожаловаться западным дипломатам на мою судьбу. Я ведь не сразу понял, что никто мне не поможет. Западники рады были, конечно, подразнить «империю зла», но серьезные шаги из-за какого-то игреца на пианинах предпринимать не собирались. Никому я не был нужен. Разве что в качестве мулеты для советского быка. Западным спецлужбам требовались крупные шпионы или перебежчики.
Для отчетов и премий. А я никаких тайн не знал, кроме тех, которые в нотах и звуках спрятаны.
Новый 1983 год мы с Аидой отметили женитьбой! Аида переехала из ненавистной консерваторской общаги ко мне. Я предупредил мою боснийку, чем все это может кончиться для нее. На это моя Аида отреагировала так: «Я по поводу батюшек никаких иллюзий не питаю. Могут убить или выслать? Тогда пошли жениться!»
– Каких это таких батюшек?
Аида рассказала. Ее бабушка-боснийка часто вспоминала освобождение Югославии Красной армией в 1945 году. Так вот насиловали советские солдаты всех поголовно – своих, чужих, старых и молодых. Как только появлялись бравые «освободители», девушки выбегали из домов с криками: «Девочки, все в лес, в горы, батюшки идут, батюшки идут, бежи-и-им!» И сорок лет спустя бабушка Аиды видела перед собой эти страшные картины, слышала плач и крики и испытывала тот же ужас перед «батюшками».
Опять я поверил, понадеялся. Может быть мы и впрямь сможем через Югославию тихонько уехать? Не смогли. Но Аида стала моей связной с моими западными друзьями, которые поддерживали меня как могли…
10 ноября 1982 года умер Брежнев.
Мы с Аидой жадно смотрели в телеящик. Ловили знаки грядущего. Кстати, никогда до этого или после меня так долго, бесконечно долго, не показывали по телевизору, как тогда. В чудесном белом смокинге, с утра до вечера лабал я тогда главного жмурика СССР – генерального-секретаря Брежнева, лично. Советские уроды-номенклатурщики считали, что вся классика – годится для похорон. А у баховских концертов такие зажигательные финалы! И я с экрана играл для ошалевшего советского народа танцульки XVIII века, веселые, искристые. Сам на стуле чуть ли не плясал.