Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт
Говорят, есть какие-то правозащитники, но я их за свою инвалидную жизнь не видела ни разу. А чиновники, работающие в одном городе, связаны в одну сеть и не пойдут друг против друга ради какого-то беспомощного инвалида. Я убедилась на своем горьком опыте в этом — чиновники живут сплоченно и поддерживают друг дружку.
В 1999 году я, сама того не желая, вляпалась в одно неприятное дело. Да простят меня и живые и мертвые, но если уж я взялась писать, то расскажу все, опишу в деталях и пойду до конца, чтобы не оставалось «темных дыр для тараканов». Ведь государство и общество просто не знают и не хотят знать, что представляют из себя российские дома-интернаты для старых и немощных.
Я думала, для того чтобы выжить, надо было каждую секунду быть сильной и задиристой только в Прокопьевский ПНИ. А в Новокузнецком доме-интернате собрался грамотный люд, способный не дать себя в обиду — бывшие рабочие, не чета нам, инвалидам детства.
И вот в один далеко не прекрасный день Варвара, которая первой приносила мне новости, сообщила, что от директрисы или, того пуще, аж из самого Кемерово пришел приказ, чтобы проживающие переписывали все свои личные вещи на казенный баланс. А кто не желает передавать свое кровное в казенный «общак», пусть продает или отдает родственникам. Мол, личные вещи в казенном заведении держать не полагается, и чтобы через десять дней все было выполнено — ничего личного, только казенное, как в тюрьме!
Проживающие подняли панику — стали продавать кто телевизор, кто холодильник. И ввиду спешки, конечно же, по дешевке, хотя техника почти новая и стоит намного дороже. Видимо, шумок пустили специально, чтоб скупить ценные вещи за символическую плату.
А приказ действительно пришел, да только там было все наоборот — приказывали все личные вещи проживающих занести в отдельный журнал. Но кому-то в администрации хотелось нагреть на этом приказе руки и обворовать инвалидов и стариков до последней нитки, вот и исказили приказ.
Подобные акции типичны для стационаров, где обитают ослабевшие, беспомощные и зависимые от администрации люди.
А уж какие махинации с квартирами стариков и инвалидов проворачивали! Вспомнить страшно! Было официальное положение, что у престарелого человека, которому сложно себя обслуживать, есть право побыть в интернате три месяца и самому решить, где ему жить дальше, дома или в интернате. Но едва человек поступал сюда, его принуждали отписывать квартиру либо интернату, либо писать дарственную на определенное лицо, тесно связанное с интернатом. И вот именно таким принуждением отписать квартиру заинтересованному лицу одного мужчину довели до петли. Я не располагаю ни доказательствами, ни свидетелями, тогдашние жильцы все поумирали. И сам прецедент предпочли забыть. Но ведь было же это все, и на наших глазах...
Зато историю с обязательной передачей личных вещей на казенный баланс многие отлично помнят — десять дней бессмысленной паники и жестокой нервотрепки.
И никто-никто из персонала, явно осведомленного о нововведении, за эти десять дней не прошел по комнатам, не разъяснил, что это за приказ, и не попытался успокоить проживающих.
И вот, повидавшая на своем веку все прелести интернатской жизни, я написала об этой возмутительной истории письмо на имя губернатора области Амана Гумировича Тулеева. Но отправить его решила не напрямую Тулееву, а сначала на имя моего знакомого, жившего в Кемерово.
Под этим письмом также подписались разносчица наших новостей Варвара и приведенная ею местная старушка. А старушка эта ни много ни мало была заслуженной учительницей, прошла сталинские репрессии, пережила ленинградскую блокаду. Ну как не поверить такому заслуженному человеку? Напрасно я тогда не насторожилась — ведь человек уже старый, не очень-то адекватен. Позже я горько раскаивалась, что разрешила поставить подписи под своим обращением к Тулееву этим двум проживающим.
А случилось вот что. Мой знакомый кемеровчанин, получив письмо, снял с него копию. Оригинал он отправил Тулееву, а копию в газету «Рабочий Новокузнецк ». Была такая газета в конце 1990-х, потом ее закрыли. И вот утром, когда все еще спали, в комнату зашел председатель Культурно-бытовой комиссии (КБК) и тихонько разбудил меня.
— Тамара, твое письмо напечатали в газете, — сказал он. — Директриса злющая приехала на работу, а ты молодец!
Я спросонья не «врубилась» — какое письмо, какая газета? Выглядела полной идиоткой. А когда выяснилось, в чем дело, обдало горечью, меня ведь не предупредили, что письмо, адресованное Тулееву, попадет в газету.
Я сама виновата — не пошла бы на поводу у больных людей, ничего бы не было, ни со мной, ни с ними. Когда Варвара рассказала, как с ними разбиралась директриса и члены КБК, я похолодела, и закололо в груди. Я представила себя на месте этой восьмидесятидвухлетней старушки, которая униженно стоит перед членами КБК, а те хором орут на нее. Но ведь я не заставляла Варвару со старушкой подписываться под тем письмом! Они сами изъявили желание, и я предупредила, что за свои подписи придется отвечать. Сама-то я была готова ответить.
Вскоре и меня призвали к ответу: директриса прислала трех стариков, чтобы те меня на руках подняли на второй этаж по лестнице на это собрание. Глянув на эту пожилую рабсилу, я поняла, что они меня не дотащат до места и, скорее всего, грохнут на лестнице. Причем им за это ничего не будет, все спишут на мои гиперкинезы, мол, затрепало ее, вот и не удержали. Тогда еще проживающих в доме-интернате было мало, все жили на первом этаже, поэтому директриса не разрешала запускать лифт.
— Пойдем, тебя директриса зовет на собрание, — сказал мне один из старичков.
— Никуда не пойду, — ответила я. — Если я кому-то нужна, пусть сами приходят.
Старички ушли. Вскоре явились члены КБК.
— Тамара, нас директриса послала к тебе, чтобы разобраться насчет жалобы, — сказал председатель.
— А почему она сама не пришла с вами? — резонно спросила я. — Ведь жалоба касается и ее лично. Мне хотелось бы, чтобы и она присутствовала. И я задам ей вопрос, почему и кто спровоцировал ситуацию с продажей вещей? И почему целых десять дней длилось то безобразие? Почему люди паниковали и продавали свое последнее имущество за бесценок? Ведь за десять дней можно было разъяснить проживающим, что за постановление вышло.
Председатель выслушал меня и устало махнул рукой:
— А, пусть сами разбираются! — И члены КБК ушли.
Я считала, что повела себя логично — директриса обязана была присутствовать и дать объяснения той ситуации. Но, видимо, ей нечего было сказать в свое оправдание. На следующий день она направила ко мне старшую медсестру и главврача. Старшая медсестра села на табурет, врач же осталась стоять.
