Борис Вадимович Соколов - Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»
Хлоралгидрат – это успокаивающее, снотворное и анальгезирующее средство; в больших дозах, близких к токсическим, обладающее наркотическими свойствами. Оно может вызвать сон продолжительностью до восьми часов. При приеме внутрь всасывается быстро, обладая раздражающим действием. Хлоралгидрат также угнетает процесс возбуждения, в больших дозах снижает артериальное давление. В сочетании со снотворными, седативными, противосудорожными нейролептическими средствами эффект усиливается. Очевидно, Федотов использовал хлоралгидрат в сочетании с седативными средствами просто как сильное снотворное.
Сам Федотов так объясняет происходившее в тот день: «23 июля при мне приезжала бригада реаниматоров из Склифосовского. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании. Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу. Наверное, около часа ребята были в квартире – решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один – он уже спал. Потом меня сменил Валера Янклович».
Сульповар в целом подтверждает его слова: «23 июля я дежурил. Ко мне приехали Янклович и Федотов. И говорят, что Володя совсем плохой. Что дальше это невозможно терпеть и надо что-то делать.
Мы поехали туда. Состояние Володи было ужасным! У него уже были элементы цианоза – такая синюшность кожи. Запрокинутая голова, знаете, как у глубоко спящего человека, особенно выпившего, западает язык… Мы положили его на бок, придали правильное положение голове, чтобы язык не западал… Прямо при нас он немного порозовел. Стало ясно, что или надо предпринимать более активные действия, пытаться любыми способами спасти, или вообще отказаться от всякой помощи…
Мы посоветовались (вместе со мной был Стас Щербаков, он тоже работал в реанимации и хорошо знал Володю) и решили: надо его брать в больницу. На что нам ответили, что это большая ответственность и что без согласия родителей этого делать нельзя… Договорились, что заберем Володю 25 июля».
Оказывается, роковая задержка с госпитализацией была связана с тем, что на принудительную госпитализацию нужно было согласие родителей. Очевидно, речь опять-таки шла о госпитализации в наркологическое отделение. Но ведь, принимая во внимание состояние Высоцкого, речь могла идти об экстренной госпитализации по жизненным показателям посредством «Скорой помощи». Для этого никакого согласия родителей не требовалось. И ни Янклович, ни Федотов ничего не говорят о том, что 23 или 24 июля они каким-либо образом смогли получить согласие на госпитализацию их сына у Семена Владимировича и Нины Максимовны.
Станислав Щербаков вспоминал: «Наша последняя встреча, если ее можно так назвать, – вечером 23 июля. Почему мы его не взяли тогда?..
Приезжаем, открывает дверь какая-то девушка. На диване под одеялом лежит человек и вроде слегка похрапывает. Это был Федотов – тогда я в первый раз с ним столкнулся. Спрашиваю:
– А где Высоцкий?
– Там, в спальне.
Проходим туда и видим: Высоцкий, как говорят медики, в асфиксии – Федотов накачал его большими дозами всяких седативов. Он лежит практически без рефлексов… У него уже заваливается язык! То есть он сам может себя задушить. Мы с Леней придали ему положение, которое и положено наркотизированному больному, рефлексы чуть-чуть появились. Мы с Леней анестезиологи, но и реаниматологи тоже, видим, что дело очень плохо. Но ведь и Федотов – реаниматолог-профессионал! Я даже не знаю, как это назвать, это не просто халатность или безграмотность!.. Да если у меня в зале лежит больной и я знаю, что он умрет, – ну нечего ловить! Но когда я слышу храп запавшего языка, я спокойно сидеть не могу.
Ну а дальше пошел весь этот сыр-бор: что делать?»
Почему Сульповар и Щербаков поддались уговорам Федотова и Янкловича и не забрали Высоцкого в больницу немедленно? Наверное, если бы они так сделали, то агонию Высоцкого удалось бы продлить еще на несколько месяцев. Вероятно, окружение Высоцкого до последнего не хотело, чтобы ему официально диагностировали состояние наркотического опьянения и надеялось обойтись домашним лечением. Более того, его, как кажется, собирались всерьез поставить на ноги к очередному «Гамлету» 27 июля и к вылету в Париж 29 июля. Неужели надеялись, что госпитализация продлится всего два-три дня?
Врачи Склифософского утверждают, что, по крайней мере, мать Высоцкого не возражала против госпитализации. Сульповар предложил следующую методику: «Взять человека на искусственную вентиляцию легких… Держать его в медикаментозном сне несколько дней и вывести из организма все, что возможно. Но дело в том, что отключение организма идет с препаратами наркотического ряда. Тем не менее хотелось пойти и на это. Но были и другие опасности.
Первое: Володю надо было «интубировать» – то есть вставить трубку через рот. А это могло повредить голосовые связки. Второе: при искусственной вентиляции легких очень часто появляется пневмония, как осложнение… В общем, все это довольно опасно, но другого выхода не было».
Щербаков был еще более категоричен: «Я однозначно настаивал, чтобы немедленно забрать Высоцкого. И не только потому, что тяжелое состояние, но и потому, что Высоцкому здесь просто нельзя быть. Нельзя!
Федотов сказал, что это нужно согласовать с родителями – хотя зачем в такой ситуации согласовывать с родителями?! Сульповар позвонил. По-моему, он говорил с Ниной Максимовной, она сказала:
– Ребята, если нужно, конечно, забирайте!..
Но дальше все уперлось в то, что у него через неделю самолет.
Тогда стали думать, что делать сейчас? Забрать к себе (в Институт Склифосовского. – Б. С.) – это практически исключалось. Потому что к Высоцкому не только в реанимации, но и в институте тоже относились уже очень негативно. Особенно – руководство, потому что они понимали, что институт «курируют» сверху. Да еще совсем недавно была целая «наркоманная эпопея» – по этому делу несколько наших сотрудников попали за решетку. Так что на неделю никак не получалось, но дня на три мы могли бы его взять…
Два-три дня подержать на аппарате, немного подлечить… Интубирование создает угрозу голосовым связкам, – но что говорить о потере голоса, если вопрос стоит о жизни и смерти?! А пневмония как осложнение при лечении на аппарате, во-первых, бывает не так уж часто, а во-вторых, ее можно избежать… Конечно, отдельный бокс – это идеальный вариант, но какой бокс?! Вот я вспоминаю нашу старую реанимацию… У нас был один большой зал – наш «центральный цех», как мы его называли. Там было пять или шесть коек. Потом – ожоговый зал, чуть поменьше. И была проходная комната, где стояла одна койка, – ну какой это бокс? Бокс – это что-то отдельное, с отдельным входом…
