Алтай – Гималаи - Рерих Николай Константинович

Где граница лицемерия и фетишизма?! И стоит темный истукан дуту, и на темном теле горят золотые эполеты, ленты и звезды. Широко расставлены медные ноги истукана, и низко кланяется ему с улыбкой черепа Фань. Один лицемер приказывает, другой лицемер низко ухмыляется, третий лицемер в Хотане чистит свой маузер для предательства. Откуда этот обычай в Синьцзяне кончать с «неприятными» людьми после обеда, в спину? Из каких глубин человеконенавистничества, из каких веков темноты пришла эта техника предательства? И темнота эта прикрывается «учеными званиями». Дуту – магистр. Фань – доктор наук, юрист и писатель. А где же их сочинения против фетишизма, которому они потворствуют? Где же их осуждения продажи людей, предательства и лжи, которым они так низкопоклонно служат?

Весь день здесь шумит сухой, палящий буран.

29 апреля

После жаркого бурана – сухой ветреный день. Дождя нет. Мусульмане, татары и сарты смеются над приказом дуту не колоть десять дней животных, не продавать мяса и сечь бога воды за бездождие. Буддисты, калмыки и тибетцы прямо глумятся над таким фетишизмом. Дунгане и киргизы, как и мусульмане, тоже смеются и глумятся. Спрашиваю, для кого же устроен этот смехотворный акт дикого фетишизма? Значит, вся эта комедия сделана для китайцев. Значит, именно китайцы еще подвержены первобытным формам фетишизма. Ведь мы это не знали, относя китайцев к верующим по «справедливости» Конфуция. И не сам ли дуту в глубине души будет сечь водяного бога? Ведь «водяной бог» имеется лишь у китайцев. Значит, и сечение бога нужно только китайцам. И китайские «доктора» и «магистры» искренно инспирируют эту вредную чепуху. Но чепухой занимаются очень деятельно.

Сейчас издан новый приказ. Разрешить продажу мяса в течение трех дней, а после опять продажа мяса будет запрещена под страхом тюрьмы. Больше всех страдает от фетишизма дуту наш Тумбал, которому мясо нужно. Рядом с чепухой «водяного бога» происходит и другое странное действие.

По-прежнему каждую ночь в направлении Хами отправляются отряды оборванцев. Против кого же направлена эта своеобразная «мобилизация»? Может быть, против отрядов народной армии Фына? Конечно, все эти посылаемые ночью оборванцы не солдаты, а просто фетиши, никуда не годные. Конечно, из двадцати четырех пушек, сданных Анненковым, всего две в порядке. Но ведь и пушки, вероятно, рассматриваются не более как фетиши. Сегодня назначен большой парад «войск».

Спрашиваем себя: «Зачем Фань устраивал нам обед?». Не есть ли это начало каких-то новых неприятностей? Ведь и в Хотане все преследования даотая начались с сорокаблюдного обеда, с почетных караулов и с уверений «мы ваши друзья». Вообще, здесь у синьцзянских китайцев слово «друг» имеет какое-то особое значение, и с нашим мерками нельзя подходить к местному понятию.

Наконец, дуту «просветился» и окончательно запретил открытие памятника Ленину. Интересно, какова будет судьба гигантских шагов, качелей, городков и клуба? Еще очень опасные занятия на дворе консульства – теннис. Не будет ли конфликта «водяного бога» и с этой противозаконной игрой? Где-то кто-то не знает о фетишизме Дуту.

В Британском музее хранится сборник указов дуту, и кто-то вводится в заблуждение, принимая отжившую вредную ветошь за осколки бывшей цивилизации. Кто-то вводится в заблуждение «ученой степенью» дуту и вегетарианством Фаня. Кто-то вводится в заблуждение, думая, что остатки фетишизма кроются в далеких тундрах и на уединенных островах дальних океанов. Нет, здесь в столице Синьцзяна, под «мудрым» правлением дуту фетишизм возведен в государственную форму религии и поддерживается указами «правителя».

Письма и телеграммы не приходят. Не сомневаемся, что они задержаны. Полицейский спрашивал Е. И., веду ли я дневник. Е. И. сказала, что дневник отослан из Кашгара в Америку. Как бы наши тетради не исчезли! Куда их спрятать в этом царстве фетишизма?

В Каме для свирепости и для резвости коней кормят сушеным леопардовым мясом и толченым чаем. Рассказывают о леопардовых пятнах, выступающих на крупах коней.

Завтрак у Хавальери. Среди русских один китаец, Чжу. Разговор о наших злоключениях в Синьцзяне. Чжу говорит: «Не судите Китай по Синьцзяну. Сюда хорошие китайцы не едут». Говорю ему откровенно, что мечтаю видеть лучших китайцев; хотел бы сказать о Китае самое лучшее, но вся Синьцзянская провинция, за исключением трех людей, не дала нам возможности к хорошим суждениям.

Сравниваем светлые настроения Сиккима, Гималаев, Индии, Ладака с тюремными соображениями Синьцзяна…

30 апреля

Прошлым летом было разрушено до семидесяти буддийских монастырей в Амдоском крае. «Дунганские» войска сининского амбаня употребляли пулеметы… Много тангутов [228] погибло. Теперь геген амдоский запросил голоков о помощи. Голоки откликнулись на призыв; в течение наступающего лета возможны столкновения. Дунганами разрушено знаменитое изображение Майтрейи.

Лама из Кобдо производит сбор на построение нового изображения. Голоки постановили набор в войско по три мужчины от каждого двора. В Лабране устроены казармы дунганских войск, и антибуддийское направление поддерживается. Все это нигде не напечатано, и все это чрезвычайно важно для будущего. Помимо волн, замеченных миром, идет внутреннее волнение, оценить которое можно лишь на месте. Ф. повторяет: «Чжу вчера правильно сказал, что порядочные китайцы в Синьцзян не едут». Но и из Центрального Китая тут же приводит случай беззаконных задержаний. Ф. сомневается, чтобы из наших протестов что-либо получилось. Он говорит: «Здесь принюхиваешься к этому ко всему, как к песку в пустыне». Неправильно! Ведь даже в Хотане нам удалось сместить грабителя Керим-бека. Невозможно добру и злу «внимать равнодушно». Теперь главная задача выбраться из Синьцзяна. Е. И. не делает иллюзий, она знает, что будут предстоять всякие трудности. Правильно сказано индусами: «Принеси одну рупию – и все поверят, но принеси миллион – и все усомнятся».

Заболел Оренбуржец (лошадь). Пускали кровь. Говорят, нужно еще два раза объехать киргизские могилы, тогда поправится. Так говорят здешние «опытные» люди.

В Лхасе есть храм Гессер-хана. По сторонам входа изображены два коня – красный и белый. По преданию, когда Гессер-хан приближается к Лхасе, то кони эти ржут. Не будет ли скоро этот клич коней?

Обсуждаем вести из Синина. Как это замечательно, что нужные ламы приходят без опоздания. «Длинное ухо» Азии работает лучше радио. Из Кашгара на шесть радио нет ответа. Единственно можно предположить, что радио перехватывается и вместо назначения попадает на совсем иной стол.

1 мая

Первомайский праздник <…>. В 12 ½ час. обед с китайцами. Двор консульства красиво и красочно убран. Под большим навесом, увешанным яркими коврами, накрыты столы на сто человек. Рядом стоят три юрты для мусульман, где вся еда приготовлена без свинины под особым присмотром мусульманина. Перед юртами сиротливо стоит усеченная пирамида – подножие запрещенного памятника. Невозможно понять, почему все <…> плакаты допустимы, почему китайские власти пьют за процветание <…>, но бюст Ленина не может стоять на готовом уже подножии. Вся иностранная колония в сборе: здесь и итальянцы, и немцы, и англичане и сарты, и киргизы, и татары, и др. Работа объединения, совершенная консулом Быстровым за полгода, поражающа. И все единодушно тянутся к нему с лучшими пожеланиями. Китайские власти все налицо, кроме самого дуту, который счел за благо «заболеть» и предпочел послать вместо себя своего девятилетнего сына. Против нас сидит Фань. Он ничего не ест, кроме хлеба. Или диета, или ненависть, или верх подозрительности. Тут же сидит брат дуту – старик, ввергнутый в опалу своим правительствующим братом за либеральные воззрения. За обедом первым напился комендант крепости. Начал безобразничать, разбил несколько рюмок, толкнул ламу и, наконец, ногою подбросил поднос с мороженым. Этот случай с мороженым заставил китайцев принять меры, и комендант крепости был удален посредством полицмейстера и своих собственных солдат. Из китайцев больше всех был возмущен поведением коменданта девятилетний сын дуту. У него даже слезы выступили от негодования. Он забрал с собою разбитую рюмку, верно, чтобы представить своему отцу. Китайцы дружно чокались за процветание <…>.