Николай Окунев - Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2
Только теперь газеты пишут, что в Саратовской губернии и в самом Саратове были серьезные восстания. Действовали «банды» Антонова и Попова. Будто бы разграблено до миллиона пудов хлеба и сорвана «если не полностью, то в значительной части» посевная кампания, и убито и «изрезано» значительное количество не только коммунистов, но и «честных беспартийных работников».
6/19 мая. Вчера была сильная гроза с обильным дождем.
† «6 мая 1821 г. смерть Наполеона Бонапарте». Так записано в «Христианском памятнике», изданном в 1840 г. Вот знаменательное столетие, о котором в России теперь никто не вспомнит. А случись бы оно лет на пять раньше, сколько бы писаний было о Наполеоне и в газетах и в журналах. Сколько бы портретов и картин было посвящено этой достославной памяти! Ах! Теперь нам не до этих сантиментов: хлеба в Москве нет, две недели уже нет выдачи из продовольственных лавок; у нас дворник получает кроме жалования по тарифу еще от домкома 15.000р. в месяц и паек по 1-й категории, а закачался от голода — бежит в деревню. Не может покупать хлеба, зане цена ему в эти дни 2.500 р. ф. А дрожжи-то! Что-то невероятное: триста двадцать тысяч фунт!!! Кажется, превращаюсь и сам в спекулянта: купил 500 иголок для ручного шитья по 150 р. за шт. Совестно стало жить на «спекулятивные» труды жены, и другого выхода нет, как самому заняться этим приятным делом. (Зато сын коммунист, все-таки курьезность положения немного облегчает уязвленную совесть.)
Сам «Наркомздрав» Семашко иронизирует насчет мер к устранению жилищного кризиса и при этом с ужасом вспоминает, что у нас уже 7-й год не ремонтируются и не строятся дома. Жилищная политика, говорит, превратилась «в какое-то озорство», так что «беспардонная, сумбурная система переселений и выселений» только подрезывает основную меру — увеличение жилищного фонда. «Когда (говорит Семашко, перефразируя баснописца) переселять с умом, тогда не чудо и пользу от того сыскать, а без ума переселять — и, Боже сохрани, как худо.» Это худо состоит в том, что вытравляется всякая охота у живущего к сохранению своего жилья. «Раз над моей головой висит на тоненькой ниточке Дамоклов меч выселения, то мой интерес не поддерживать квартиру, а портить, чтобы она не понравилась вселяемому в нее.»
В Петрограде взорван памятник Володарскому. В «Правде» пишут по этому поводу: «Мрамор разрушен — революция растет». Уж не революция ли революции?!
8/21 мая. Сегодня, т. е. накануне Николина дня, был за всенощной у Николы на Дербеновке (в Уланском переулке). Служил архимандрит Троицкой Лавры Вассиан. Сравнительно молодой еще человек и, должно быть, ученый. Сказал великолепную речь, да с таким воодушевлением, что многих слушателей растрогал до слез. Впервые видел и слушал его, но сразу готов его включить в число мастеров благолепного служения и духовного красноречия. А пел, как написано в объявлении: «полный хор бывшей Троицко-Сергиевской Лавры». Ущемило меня это слово — «бывшей». Грустно сделалось и от неправильного слова «полный», когда на поверку оказалось, что весь хор состоит из 18 чел. (в том числе один регент, 1 барышня, 7 мальчиков, 2 монаха и 7 певчих светских). Однако я был очень доволен, что мне пришлось послушать только жалкие остатки Лаврского хора. Они пели, между прочим, «Благослови душе моя Господа» Комарова, «Блажен муж» и «Хвалите Имя Господне» Архангельского, но через композиторские достижения слышалось что-то прибавочное, монастырское, свое. Видно, держатся еще каких-то традиций, какого-то особого стиля, и за это честь регенту Мартову. (К концу всенощной явился в церковь Н. М. Данилин, как мне показали «инкогнито», и очень внимательно прослушал «Слава в вышних Богу», значит, хор действительно «с изюминкой», когда сам Данилин заинтересовался им.) Очень интересен один мальчуган. Голос у него такой угрюмый, убедительный, точно у слепецкого вожака, и таково-то он душещипательно и проникновенно дивился, что «На горах станут воды», и так искренне голосил «Дивна дела Твоя, Господи», что я даже всплакнул, как умиленная баба.
Не могу простить себе, что я в те времена, когда существовали громадные хоры, когда в соборах и монастырях свершались торжественнейшие служения, — любил все это как-то вскользь, мимоходом, между делом (а вернее бездельем). Давно надо было поставить все это в ряд наипервейшей духовной услады, и тогда от множества житейских промахов и ошибок избавился бы. А теперь так грустно все это видеть и слышать! Точно внимаешь последним словам и воздыханиям близкого-близкого, дорогого и милого человека, уходящего туда, — «таможе вси человеци пойдем!» Пройдут десятки лет, мы перемрем, дети наши состарятся, будут пожалуй искать духовных утех на земле, пойдут, может быть, в церковь, но не услышат уж таких мастеров пения, которые если еще не совсем исчезли в наше время, то заметно поредели. А для внуков наших, пожалуй, останутся от их отцов одни только воспоминания о былой красоте церковного пения да ворох старых забытых нот. Теперь мальчиков в московских хорах совсем нет, и эти семь, как видится, уже не свежего выпуска, и попеть им осталось, если они раньше не разбегутся на Сухаревку, еще год, и тогда навсегда закроется эта старинная область искусства. Бедные потомки! Как много у нас было от наших предков разного чудесного добра, и как мало его перейдет в их наследие!
9/22 мая. А за обедней слушал у Николы в Драчах другого, нового для меня, замечательного проповедника Серафима, Архиепископа Варшавского (?!). Если не ошибаюсь, мирская фамилия его Чичагов. Кажется, бывший блестящий офицер, родовитый барин. Сейчас он стар и выглядывает, как и подобает иерарху, — маститым, седобородым и благообразным, но видно все-таки, что это был красавец мужчина, бравый и сильный. И говорит он как-то «по-светски», точно в какой гостиной рассказывает любопытным слушателям интереснейшую новость. Так же вели свои рассказы на сцене А. П. Ленский и В. Н. Давыдов. Слушаешь, бывало, и покоряешься не сути дела, а искусству передавать слушателям и неинтересное интересно. Мне даже не понравилась такая тема: «только православные христиане идут верным путем к спасению.» Ну, время ли теперь полемизировать с протестантами, лютеранами, с сектантами!? И все-таки впечатление было сильное.
После обедни ходил на Трубную площадь и купил там 14 ф. неважной, старой картошки по 750 р. ф. Рынок растет не по дням, а по часам. Отроги его идут по всему Рождественскому бульвару, по Трубной улице, по Цветному бульвару (почти до цирка) и к подъему Петровского бульвара. А самая площадь полным-полна бывшей «Сухаревкой». Опять множество палаток и всякие «ряды» включительно с «обжорным», где можно за 10.000 р. и кофейку попить, и щец похлебать. Одним словом, перемена небольшая: то — «Сухаревка» замыкалась «Трубой», а теперь наоборот — «Труба» стала замыкаться «Сухаревкой». И выходит, что Ленин с «душевной» Сухаревкой сел в калошу: это уж не одна только душа, а явное «двоедушие».
