Валентин Аккуратов - Лед и пепел
Иван, взяв управление от Байдукова, развернул самолет н начал снижение, тут же что–то объясняя своему «второму пилоту». Громов, прильнув к иллюминатору, неотрывно смотрел вниз.
Высота падала. Началось легкое обледенение.
— Девятьсот… Семьсот… Триста… Быстро ползла стрелка высотомера, и эти цифры я передавал в ларингофоны для пилота.
— Двести, проглядывает море! — крикнул я — и тут же мы вывалились из облаков.
— Курс двести тридцать!
Вскоре впереди мы увидели стоящие на рейде корабли, и Черевичный, не выпуская из рук штурвала, приговаривал:
— Так… так… хорошо! Подтяни! На второй редан, и убирай газ!
Острое днище ножом резануло по верхушке небольшой накатившей волны, и, проседая, лодка стремительно заскользила.
— Ну вот и все! Машину надо сажать на реданы, а для этого необходимо задирать нос! — руля по бухте к якорной стоянке, объяснял Иван.
Складывая карты в ящик стола, я взглянул на Громова. Его суровые глаза наполнились теплом, и весь он как–то подобрел, стал ближе и доступнее.
Проходя мимо меня, Иван незаметно подмигнул и тихо сказал — Лед–то тронулся, а?
Подошел катер и на буксире повел нас к бочке — нашей якорной стоянке. Закрепив самолет на рыме н страховочном конце, я вернулся в штурманскую, где Черевичный, собрав всех пассажиров, уже одетых, говорил:
— Товарищи, на берег никому не съезжать Катер доставит нам горючее, и через час идем дальше. К Анадырю подходит циклон, надо успеть его опередить Опоздаем — бухту закроет, потеряем трое — пятеро суток Обед будет доставлен на борт. Возражения есть?
Наступило разочарованное молчание. Чувствовалось, что пассажиры устали. Шум моторов, постоянная вибрация, создающая ультразвуки, болтанка — все это наливало тело усталостью, непохожей на обычную физическую — от рубки дров или переноса тяжестей Мы знали эту стадию усталости, она начиналась где–то после десяти часов полета, но потом, ближе к двадцати, бесследно проходила, и только тянуло в сон и мучила жажда.
— Значит, отдыхаем? Так я понял ваше молчание?
— Нет, товарищ командир! Действуйте согласно вашему заданию и плану! — четко ответил Громов и, широко расставив руки, стал выпроваживать из штурманской свою группу.
Пока шла заправка горючим из бочек, подвезенных на понтоне, мы с Иваном съездили на метеостанцию, ознакомились с синоптической обстановкой от Тикси до мыса Дежнева. Прогноз был благоприятным, но погоды Аляски нам не дали, так как она в Тикси, и вообще в Советский Союз в те времена не поступала.
— Я предполагаю, судя по погоде Чукотского побережья, она ничем не отличается от Анадырской, — сказал на прощание старший синоптик Тикси Василий Фролов.
Поблагодарив, мы вернулись на самолет, и как раз вовремя. На столе, распространяя божественный аромат, дымилась уха из нельмы, и только дробь ложек о тарелки нарушала глубокую тишину.
Ознакомив с синоптической обстановкой Громова и Байдукова, приняли решение лететь.
— Погоду Аляски получим в воздухе. Наш радист перехватит работу метеостанций мыса Барроу, Нома или Фербенкса, которую они дают открыто в синоптические сроки, — пояснил я Громову.
Летая на ледовую разведку в Восточный сектор Арктики, мы пользовались погодой американских и канадских метеостанций, которую по международному радиокоду они передавали для своих кораблей и самолетов. Наш «снайпер эфира», как мы звали Сашу Макарова, всегда давал нам свежие сводки погоды Аляски, Гренландии, Канадского архипелага, а однажды даже — погоду американской антарктической станции «Литл Америка». Благодаря ему мы знали все новости Большой земли, он организовывал нам телефонные разговоры не только с руководством, но и с домашними, с друзьями Для него не существовало тайн эфира, и не было случая, чтобы мы оставались беp связи, несмотря на слои Хевисайда, (Слои Хевисайда — электризованные слои атмосферы, от которых отражаются короткие радиоволны Высота слоев часто изменяется, и тогда наступают периоды непрохождения радиоволн той или иной частоты.) эту грозную силу, надолго перекрывающую связь Арктики с Большой землей. И здесь не было чуда. Зная законы прохождения радиоволн, Саша оперировал всеми типами длин, подбирая такую, которая подходит в данных условиях.
В нашем полете все могли убедиться в мастерстве Макарова, когда он начал выкладывать погоду Аляски, находясь еще за тысячи километров от ее берегов.
Полет до Анадыря проходил в облаках. Байдуков, освоивший самолет, безукоризненно выдерживал заданный курс и высоту. Горные хребты заставили нас подняться на четыре тысячи метров. Кое–кто из пассажиров, не имеющих отношения к авиации, начал чувствовать кислородное голодание; они бросили курить и неподвижно сидели на откинутых койках. Но перелет этого участка был кратким, и через восемь часов мы сидели в Анадыре.
Встретили нас пограничники. Они уже знали о нашем полете, приняли радушно, с гостеприимством людей, не избалованных встречами со знаменитостями.
Здесь мы сняли с турелей все вооружение, ибо для фашистских самолетов этот район был абсолютно недосягаем.
Переночевав в Анадыре, утром 1 сентября, в среду, мы стартовали на Аляску, в легендарный джек–лондоновский город золотоискателей — Ном. Маршрут небольшой, всего восемьсот сорок километров. Решили идти напрямик. Это было короче на сто шестьдесят километров, и мы выгадывали около часа, но этот час в полете нередко равноценен трехсуточному сидению на земле, так как погода в Арктике неустойчива и каждая минута дорога.
— Курс? — запросил меня Черевичный. — И когда будем в Номе?
— Истинный — восемьдесят восемь, условный — триста пятьдесят семь от меридиана девяносто градусов восточной долготы. Гиро-и астрокомпасы установлены на меридиан девяносто. Держать курс триста пятьдесят пять, снос вправо два градуса. В Ном приходим во вторник, через четыре часа сорок минут.
— Есть держать триста пятьдесят пять? Э… постой, а какой у нас сегодня день?
— Среда, первое сентября!
— Тогда что за чертовщину ты сказал: «Приходим во вторник»? А? — Иван вышел ко мне.
— Точно! Из среды во вторник! — подтвердил я.
Не выдержав его растерянного взгляда, я рассмеялся.
— На траверзе островов Диомида проходит демаркационная линия смены дат. Переходя ее на восток, все корабли и самолеты отводят часы на сутки назад. Следовательно, вылетев в среду первого сентября, мы прилетим в Ном тридцать первого августа, во вторник. А при возвращении в Москву мы переведем часы на сутки вперед. Дошло?
— Вполне. Теперь я понимаю, почему инквизиция обвиняла Магеллана в потере одного дня в году! А вот как теперь наша бухгалтерия будет нам рассчитывать командировочные? Пусть поломают головы!
