Игорь Суриков - Пифагор
Культ «сверхчеловека»
Непререкаемый авторитет учителя, существовавший в пифагорейском сообществе, очевиден. К любому суждению Пифагора — было ли оно аргументировано или просто произнесено без каких-либо обоснований — ученики относились как к истине в последней инстанции, более того, как к святыне, которая не терпит возражений. При доказательстве какой-либо идеи для пифагорейцев самым весомым доводом были слова: «Сам сказал». В смысле — если что-либо сказал сам Пифагор (в приведенном изречении его имя даже не названо, оно предполагалось само собой разумеющимся), значит, сомневаться в этом не приходится: так оно и есть.
Это как-то даже несколько странно для древнегреческой цивилизации, которая вообще-то отличалась неприязнью к догмам. В принципе, эллины привыкли ничто не принимать на веру, ко всему требовали относиться с сомнением, оспаривать, подыскивать аргументы pro и contra… Уж на что чтили поэмы Гомера — но даже и они не стали неким подобием «священного писания», против положений которого нельзя возражать.
А вот для Пифагора делали исключение. Не все греки, разумеется, но, во всяком случае, его последователи. Тут перед нами ситуация, более похожая на то, как приверженцы мировых монотеистических религий (так называемых «религий откровения») воспринимают основателей своих религий, тех, кто дал эти откровения. Чем являются для христианина слова Христа, для мусульманина — слова Мухаммеда, для иудея — слова Моисея, для буддиста — слова Будды Гаутамы? Высшей, безусловной истиной — и только так. Вот так же было и у пифагорейцев.
Но отсюда следует ответственный вывод: получается, пифагорейцы видели и в своем учителе отнюдь не простого смертного? Ведь перед мнениями обычного человека, будь он хоть трижды мудр, невозможно так преклоняться. Да, действительно, к Пифагору у его учеников (и учеников его учеников и т. д.) сложилось совершенно особенное отношение. Пожалуй, лучше всего оно оттеняется в следующей цитате:
«…Аристотель в своем сочинении о пифагорейской философии рассказывает, что у них (пифагорейцев. — И. С.) в глубокой тайне соблюдалось такое деление: есть три вида разумных существ — бог, человек и существо, подобное Пифагору» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 6. 31). Ссылка, как видим, дается здесь на самого Аристотеля, а уж такой мощный ум, надо полагать, знал, что говорил. Обратим внимание еще на то, что пресловутое троичное деление содержалось, как тут указано, именно в тайном учении пифагорейцев. Это означает, что тезис о сверхчеловеческом статусе Пифагора — не какая-нибудь приманка «рекламного» характера, придуманная для привлечения к учению новых адептов (подчеркнутая парадоксальность, необычность приведенного утверждения вроде бы заставляют подумать и о таком варианте). Нет, перед нами совершенно серьезное и искреннее убеждение членов пифагорейского сообщества.
Получается, что Пифагор — не человек. Но и не бог. Он — посредине: ниже богов и выше людей. Подобное положение можно с полным основанием охарактеризовать как положение «сверхчеловека» (хотя самого этого слова античность, конечно, еще не знала). Это положение — высшее по отношению ко всем окружающим — и позволяло самосскому мыслителю так властвовать над умами.
Тут, кстати, нужно сказать, что древнегреческой религии и прежде было отнюдь не чуждо представление о существах, стоящих «между богами и людьми». Их называли героями. Подчеркнем, что имеются в виду герои не в нашем современном смысле (мы называем героем человека, который совершил славный подвиг), а в специфически античном. Не станем углубляться в самые глубинные слои мысли[126], но в архаической и классической Греции героями называли полубогов. У них, как правило, один из родителей (чаще отец) — бог, второй (чаще мать) — человек. Так, Геракл — сын Зевса и смертной женщины, царицы Алкмены; Тесей — сын Посейдона и смертной женщины, царевны Эфры. Впрочем, возможен был и «противоположный вариант»: Ахилл — сын морской богини Фетиды и смертного человека, царя Пелея. Получается, именно героический, полубожественный статус приписывали нашему герою?
Складывается впечатление, что Пифагор и сам внес немалый вклад в формирование своего «прижизненного культа». В свидетельствах источников о нем немало упоминаний о разного рода чудесах, сверхъестественных явлениях. Выше мы позволили себе с иронической улыбкой отнестись к рассказу о том, как Пифагор прятался в некоем подземном убежище, а потом вышел и заявил, будто вернулся из царства мертвых. Нет, такими топорными методами репутация «существа, высшего, чем человек», разумеется, не приобретается. Пифагор действовал более тонко. Приведем несколько примеров. Читая о них, нужно все-таки памятовать, что в эпоху, о которой идет речь, — а это ведь в греческой истории «эпоха чудотворцев» — массы людей, в общем-то, были готовы к чуду, даже ждали его. Ну а на что есть спрос — на то всегда будет и предложение.
«Видом, говорят, он был величествен, и ученикам казалось, будто это сам Аполлон, пришедший от гипербореев. Рассказывают, что однажды, когда он разделся, у него увидели золотое бедро, а когда он переходил реку Несс, многие уверяли, что она воззвала к нему с приветствием» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 11).
Да, вот это уж чудеса так чудеса! Человек, имеющий золотое бедро, да еще и способный запросто разговаривать с реками, — это уже не вполне человек.
Надо сказать, что реки в древнегреческой религии обожествлялись. Каждая река имела своего (одноименного) бога, в том числе и упомянутый Несс (в древнегреческом языке существительное «река» — мужского рода). Эти речные боги всегда почему-то изображались рогатыми. Так вот, из процитированного пассажа следует, что именно бог реки Несс заговорил с Пифагором. Увидел в нем равного? Божества рек вообще-то стояли на достаточно низкой ступени эллинского пантеона. Они и сравниться не могли с верховной дюжиной олимпийцев. Так, самой большой рекой собственно Греции был Ахелой. Но даже ее бог, согласно мифам, однажды был побежден Гераклом (в тот момент еще героем, не богом), который отломал у Ахелоя один рог.
Скажем так: боги рек стояли, в греческом понимании, где-то на уровне самых славных героев. Опять получается, что Пифагор воспринимался так, как воспринимались герои. Почему мы это так настойчиво подчеркиваем? Дело в том, что в вышеприведенном свидетельстве, кажется, содержится внутреннее противоречие. В его начале указано, что Пифагора принимали за самого Аполлона. В принципе, такие утверждения иногда встречаются в источниках. Но нам думается, что это преувеличение, гипербола. Аполлон — бог, да не просто бог, а один из самых чтимых, такой, перед которым эллины испытывали священный ужас. А мы уже видели, что с миром богов Пифагора все-таки не ассоциировали, ставя его несколько ниже.
