Анри Труайя - Павел Первый
Пораженный в висок, Павел покачнулся и рухнул на пол. И в этот момент он уже был уподоблен дичи. Охваченные убийственным безумием, все набрасываются на него, избивая и выкрикивая ругательства. Лежа на полу, Павел отбивается, стонет, плачет, умоляет о пощаде. Кто-то из офицеров схватил шарф и набросил его на царя, обхватывает его за шею и душит. В полуудушенном состоянии Павел замечает среди своих палачей, обрушивших на него шквал ударов, молодого крепко сложенного юношу в красном мундире конногвардейца. Приняв его за своего сына Константина, он умоляет его в предсмертном хрипе: «Помилуйте, Ваше Высочество, помилуйте! Воздуху, воздуху!» Затем голос его перешел в сплошное бульканье, глаза выкатились, а конечности передернулись в судорогах.
Как будто отрезвев от конца этой неравной схватки, офицеры обступили молчаливым кругом лежащий на полу труп. Царь лежал перед ними с распухшим лицом, окровавленный, в ночной белой рубашке с задранными полами, хлопчатобумажный колпак свисал на его уши. Обезвреженный, он неожиданно показался им еще более страшным, еще более ненавистным, чем был при жизни. Когда Пален вернулся в комнату, он с удовлетворением отметил, что грязное дело сделано в его отсутствие. В этот момент, словно эхо, послышалось, как внутренняя охрана дворца передает друг другу возгласы: «Убили императора!» Некоторые до конца преданные Павлу офицеры порывались подняться наверх и арестовать цареубийц. Они считали, что тем самым выполнят свой долг, но на верхней площадке лестницы путь им решительно преградил Пален, облаченный в парадный мундир и со шпагой в руке. Охладив их пыл приказом: «Караул, стоять!», он со всей степенностью произнес: «Император умер! Его хватил апоплексический удар. Теперь у нас новый монарх – император Александр!» Головы возбужденных людей поникли, и никто больше не стал выражать своего протеста.
После того как тело бездыханного императора положили на кровать, привели в порядок его одежду и внешний вид, Пален направился в спальню княгини Ливен, главной гувернантки семьи, попросил прислугу разбудить ее и сообщить Ее Величеству «ужасную новость». Мадам Ливен поспешила к императрице, которая еще спала, и передала ей в точности, как и было рекомендовано: «император стал жертвой апоплексического удара», «его состояние очень серьезно». От этих слов Мария Федоровна пришла в ужас и закричала: «Нет, нет, он мертв, его убили!» Насильственная кончина человека, который был только номинально ее мужем, но с которым у нее было связано столько воспоминаний, внезапно лишает ее всякого желания жить без него. В припадке отчаяния она рвет на себе волосы и причитает: «Паульхен, Паульхен!» Этим уменьшительно-ласковым обращением она называла Павла в минуты их былой близости. Несмотря на то что все прожитые вместе с ним двадцать пять лет представляли для нее и любовь, и рабство, она все равно хотела видеть его – в каком бы состоянии он ни находился. Живой или мертвый, он принадлежал только ей! Но когда она приблизилась к двери апартаментов покойного императора, стража не позволила ей туда войти. Повинуясь приказанию Беннигсена, они преградили ей путь, скрестив перед ней штыки. Их лица беспристрастно, словно роботы, взирали на происходящее. Не именно такими ли и хотел их видеть император Павел на протяжении всего своего правления? Она, умоляя, падает на колени перед офицером, который командует ими. «Если вы не позволите пройти к нему, тогда пусть они убьют меня тоже!» – взывала она к нему. Но офицер был непреклонен. Вход в спальню императора был строго запрещен; там торопливо приводили в порядок труп убиенного. Следы насильственного убийства еще не были как следует сокрыты, и виновные прилагали все усилия для того, чтобы привести в порядок покойника.
Тем временем Александр, укрывшись в своих апартаментах на первом этаже, провел бессонную ночь, прислушиваясь к любому необычному шуму, раздающемуся над его головой. Неожиданная тишина, которая вдруг последовала за скоротечной суматохой, заледенила его кровь. Он не осмеливался пойти и узнать новости и томился в тревожном ожидании. Жена находилась рядом с ним. Так, прижавшись друг к другу, объятые страхом, они просидели всю ночь, не произнеся ни одного лишнего слова. Что происходит там, наверху? Подписал ли Павел акт отречения? Добились ли Зубов и Беннигсен мирной отставки, как того обещали они при подготовке к этой акции. Или же?.. Щека к щеке, рука в руке великий князь и Елизавета не допускали и мысли о самом страшном. Александр был одет в парадный мундир, однако слезы непроизвольно скатывались из его глаз. Безусловно, время от времени он робко поглядывал на икону, чтобы ниспросить у нее прощения за то, что происходит без его участия, но с его молчаливого согласия.
Наконец дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появился Пален. С виноватыми лицами с ним вошли и несколько офицеров, обступивших Александра. Пален заговорил, и с первых же его слов Александр зашелся в рыданиях. Он без слов понял о трагическом финале жизни своего отца и прекрасно осознавал, что даже если он и не отдавал приказа на подобный исход, то все равно он и не мог ему ничем воспрепятствовать. И какая уж теперь разница, как он будет выглядеть: более виновным, менее виновным или истинно виновным? Гуманные законы имеют все основания для его оправдания, поскольку основываются на том, чем руководствовалось его сознание. Его руки были чисты, но его душа была запятнана навеки. Поскольку он все еще продолжал рыдать, уткнувшись в грудь своей жены, Пален, приблизившись к нему на два шага, со смешанным выражением твердости и сострадания произнес по-французски: «Перестаньте ребячиться. Ступайте царствовать. Пойдите покажитесь гвардии!» Елизавета, которая первая справилась со своими нервами, подбадривает Александра, уговаривая его, несмотря на печаль, взять себя в руки и проявить дань уважения столице, которая сделала свой выбор.
Неимоверным усилием воли Александр поднялся и, пошатываясь, вышел из комнаты. Пален сопроводил его, пройдя во внутренний двор Михайловского замка, где были выстроены подразделения, которые обеспечивали охрану императорской резиденции этой ночью. При виде солдат, которые выкрикивали приветствия, Александр подтянулся и воспрянул духом. Пален, Беннигсен, братья Зубовы тоже находились там, внимательно вглядываясь в его лицо. Уяснил ли он свой урок? Будет ли он достаточно почтителен к тем, кто сделал все, чтобы возвести его на трон? Наконец голосом, дрожащим от волнения, Александр произносит воззвание, слова которого были заранее составлены ему Паленом: «Мой батюшка скоропостижно скончался от апоплексического удара. Все при мне будет, как при любимой бабушке, императрице Екатерине». В ответ на его речь раздается продолжительное «Ура!». Спектакль был разыгран. Занавес можно было опускать. Все вернулись к привычным обязанностям, чтобы совсем успокоить общественность. Пален и его пособники имели вид триумфаторов. Все они старались держаться близ Александра. Убийцы поздравляли сына своей жертвы. А он еще и должен был благодарить их за содеянное ими преступление. Константин, несмотря на трагические обстоятельства, также поздравил своего брата с восшествием на престол. Поочередно сенаторы, высокопоставленные чины, придворные, всевозможные вельможи, военачальники, члены императорской фамилии приносят присягу верности новому монарху. Он не верил никому из тех, кто выражал ему сейчас свою преданность, но, со своей стороны, не подавал никому ни малейшего намека на укор. Даже его мать, императрица Мария Федоровна, склонилась перед ним – она, согласно традиции, не могла это проигнорировать, – тем, кто был косвенно причастен к смерти ее супруга. Время от времени она навещала комнату, где находился покойный царь. Павел был уже уложен в гроб. Несмотря на румяна, темно-синие пятна – следы удушья на шее и лице – проступали наружу, свидетельствуя о произведенном насилии. Его треуголка была плотно надвинута на голову, чтобы скрыть следы ранения на левом глазу и виске. Внешне все было спокойно и чинно, как и в обычные дни. Небо, вчера еще серое и мутное, стало проясняться. Весеннее солнце пробилось сквозь туман над городом, который радостно реагировал на потепление. Не являлось ли это признаками наступления оттепели?
