Вячеслав Лопатин - Суворов
К этим раздорам прибавилась нерасторопность руководимого Мордвиновым Херсонского адмиралтейства, еле успевавшего снабдить эскадру и гребные флотилии всем необходимым для боевых действий. Нассау и Джонс сразу невзлюбили друг друга. Наличие трех контр-адмиралов на лимане (Мордвинов, Нассау и Джонс) было явным перебором.
Главнокомандующий, заваленный делами накануне похода армии к Очакову, поручил налаживать отношения между флагманами Суворову и Рибасу. Но отношения между сухопутным и морским начальством всегда были сложными. Эскадра Джонса Суворову не подчинялась, Да и Нассау считал себя независимым и от Джонса, и от Суворова. Отсутствие единого командования не позволило выработать единый план действий. Моряки были заняты подготовкой к отражению атаки турецкого флота.
Суворова беспокоило положение Кинбурнской крепости. О готовности самого генерала и его войск сразиться с врагом красноречиво говорит письмо полковнику Чиркову: «Николай Александрович! …прибудет к Вам гранодер с ножом и помочью для закидывания ножа за плечо к удобности в походе и атаке пальбою, что прошу Вас наискорее исправить. На сухом пути против бусурман потребно непрестанное движение! Оборонительного нет, коль паче отступательного. Пулю беречь… на 3 дни бою… Отнюдь не расстрелятца и позорно погибнуть на месте, как Анреп[8]… Пугательная пальба противника паче ободряет… Прибавьте команды: режь, коли, руби… От храброго российского гранодера не только сии неверные варвары, но и никакое войско в свете устоять не может. Господь Бог Вам в помощь!»
Напряжение нарастало. Ежедневными рапортами Суворов сообщал Потемкину о маневрировании морских сил противника. Его наблюдатели особенно внимательно следили за адмиральским кораблем. 7 июня в ночь на стрелке Кинбурнской косы по приказу Суворова была скрытно сооружена батарея на 13 орудий. А в четыре часа утра в лимане турки двинулись на сближение с русскими флотилиями. В семь часов заговорили пушки российских гребных судов — секретное оружие Потемкина. Эффект оказался потрясающим: турецкие корабли не выдерживали концентрированного огня, в панике наталкивались одно на другое. Сражение длилось до полудня. Три больших корабля были взорваны, многие получили течь, десятки сделались непригодными к бою. Флотилия Нассау и приданная ей флотилия запорожцев, которую вел Алексиано, с победой вернулись и встали впереди эскадры Джонса, которая из-за противного ветра не двинулась с места. Сам контр-адмирал во время сражения был на шлюпке Нассау в роли адъютанта.
Эмоциональное описание хода битвы оставил Нассау в письме жене: «У Капитан-паши против меня было пятьсот семь судов, прекрасно построенных, снабженных всем, вооруженных большими пушками, и, однако, я потерял только двух офицеров ранеными. Но в возмездие на трех кораблях, которые они потеряли, должны были погибнуть, по крайней мере, триста человек… Нет большего удовольствия, как содействовать выигрышу сражения! Но это удовольствие я буду часто иметь с русскими. Офицеры, бывшие под моей командой, солдаты, матросы — все вели себя как герои! Никого нет в мире храбрее русских! Сегодня утром мы отслужили молебен при громе пушек. Генерал Суворов, который из Кинбурна видел нашу победу, тоже служит молебен и стреляет из пушек».
Еще не получив донесения Нассау, Суворов послал ему записку: «Здесь поговаривают, Принц, что Вы за Сакена воздали с лихвой. Ежели это правда, так дай Бог, чтоб и дале было не хуже. Провидение за нас. Атакуйте сообща. Я в Вашем распоряжении. Возможно, выдвину вперед одну батарею, для пущей важности, а также чтобы более пробить брешей в золотом мосту».
Потемкину полетел рапорт: «Вашу Светлость поздравляю с победою на Лимане над старым турецким великим адмиралом!.. На Кинбурнской стрелке совершена батарея с тринадцатью орудиями… С помощью Всемогущего Бога, сколько можно, не будем давать золотого моста неверным». В личной записке Суворов не смог сдержать чувств: «Батюшка Князь Григорий Александрович. Цалую Ваши руки! Главное дарование великого человека — знать избирать особ по их талантам».
Главнокомандующий не ошибся, поручив гребную флотилию предприимчивому и знающему морское дело Нассау, как не ошибся и в Суворове. Считая завершившееся сражение первой пробой сил, тот готовился внести свой вклад в победу.
Тогдашние военачальники, чтобы избежать ожесточенного сопротивления разбитого и загнанного в угол противника, давали ему возможность отступить — «золотой мост». Турки должны были входить в лиман и выходить из него в море через узкий пролив. Подле этого «золотого моста» и поджидали их хорошо замаскированные суворовские батареи. При них устраивались калильные печи — раскаленные ядра легче пробивали деревянные корпуса кораблей. Для прикрытия артиллерии были расставлены два батальона.
Эти места показались Потемкину нездоровыми, поскольку именно здесь были зарыты тела погибших в прошлогоднем сражении. Он посоветовал их переменить. «Бога ради, сделайте милость, потерпите, — решительно возразил Суворов, — батарею не я выдумал… Теперь она уж есть, и другая, к ней крестная, в сию ночь поспела… Я сам там и подручные войски к ним стоят спокойно и здоровы. Помилуйте, Светлейший Князь, ежели их сносить, вид не очень будет хорош туркам и нашим».
Потемкин согласился, приказав прислать из Херсона пушки для усиления Кибурнской крепости. Все ждали прихода севастопольского флота. Капитан-паша мог оказаться между двух огней. Но Войнович не появлялся. Потемкин посетовал Суворову на медлительность контр-адмирала, прибавив, что его квартирмейстеры затащили армию на Буг, где «перейти болоты мешают». «Однако, — добавил он, — я нашел теперь место, без того был бы я уже у вас».
При сооружении батарей Суворову пришлось выдержать напор моряков. «Поль Джонс мне пишет про батарею, словно министр, — делится он с Рибасом. — Я отбрасываю холодность и отвечаю: "В соответствии с желанием Вашего Превосходительства батарея может быть построена с тем, чтобы сжечь раскаленными ядрами все корабли неверных… Когда морское сражение будет выиграно, Вы будете преследовать их флот, бегущий в беспорядке. Сделайте милость, известите меня заранее, поскольку, ежели я поспешу, они выведут нас из строя до назначенного Вашим Превосходительством срока"».
В отличие от Джонса Суворов знал, какой губительный вред батареям на косе может принести массированный огонь с турецких кораблей. Его расчет основывался на внезапности ввода батарей в действие и только после решительного успеха, когда суда противника будут ретироваться через пролив, — и он оказался правильным.
