Анатолий Воронин - Второй пояс. (Откровения советника)
На обед был вареный рис с бобовым соусом и чай. И на том спасибо. На свежем воздухе уплели все это за милую душу.
А потом была «джиласа» и командиры докладывали командующему о состоянии дел на своих постах и прилегающей к ним «зеленке». В один голос они жаловались на нехватку необходимых продуктов питания, теплых вещей и обычных дров для обогрева землянок и приготовления горячей пищи. Мир-Акай записывал в свою рабочую тетрадь всё, о чем ему говорили подчиненные, и обещал, что уже в ближайшие дни все их просьбы будут удовлетворены. На том «джиласа» и закончилась.
Пока Мир-Акай, окруженный командирами постов, общался с ними в неформальной обстановке, мы втроем шмондили по посту, заглядывая во все закоулки, и проверяя его обороноспособность. Придраться вроде бы было не к чему.
Обратная дорога показалась короче, чем утром. Но все равно, к своему городку подъехали уже в сумерки и, попрощавшись с командующим, пошли на свою виллу. Предлагали ему заглянуть к нам на пять минут, но он, видимо помня еще свои вчерашние похождения, сославшись на нехватку свободного времени, вежливо отказался.
Вечером, после того как позволили себе «по чуть-чуть», уже совершенно ничего не хотелось делать, и поэтому сразу же завалились спать.
А утром мы констатировали, что вчерашний дождь и не думал прекращать свое небесное излияние. В самом советническом городке ранее протоптанных дорожек уже просто не существовало, и пройти от виллы до «удобств» во дворе стало для нас большой проблемой.
А что сейчас творится там — в «зеленке»?
От одной этой мысли на душе становилось тошно.
Пожалел мужиков и решил ехать на посты один. Даже переводчика с собой не стал брать. Какой в нем смысл, если командующий по-русски «шпрехает» не хуже наших переводчиков. Уж как-нибудь разберемся.
В течение дня вместе с Мир-Акаем мотались по всем семи постам, обживаемым царандоевскими военнослужащими, и на базовый — четвертый пост, вернулись уже затемно. Ехать в город было поздно, а посему решили заночевать на этом посту.
До полуночи при свете «летучей мыши» разбирались с документами, что подготовили командиры постов, сверяя их со своими записями, сделанными в ходе визуальной проверки боеспособности подразделений.
В ближайшие дни наступал самый ответственный момент операции. Подразделения царандоя должны были наконец-то выдвинуться на самые дальние посты.
В принципе, эти посты уже были «оседланы» нашими десантниками, круглосуточно отбивавшимися от наседавших со всех сторон «духов».
Генерал Варенников наконец согласился с нашими доводами, в том, что решающий штурм надо делать именно ночью, в тот самый момент, когда «духи» его меньше всего ожидали. Правда, эту новость знали всего несколько посвященных человек. Даже командиры подразделений царандоя были в полном неведении относительно того, что планирует для них их вышестоящее командование.
Эта мера была вынужденной, поскольку среди афганских военнослужащих мог найтись какой-нибудь предатель, и «духи» узнали бы о планах нашего нового «блицкрига».
Тогда — пиши пропало. Колонну грузовиков с военнослужащими «духи» запросто расстреляли бы из засады, устроенной где-нибудь в камышах, густо растущих вдоль дороги пролегающей между постами. И тогда…
Спать легли уже далеко заполночь, когда переделали все дела. Правда, сном это можно было назвать с очень большой натяжкой. Никаких кроватей в землянке не было. Только один самодельный стол, сделанный из нескольких крышек от снарядных ящиков и врытый в землю, да две такие же самодельные лавки с двух его сторон. Мир-Акай как был — в верхней одежде, так и улегся прямо на столе, почти сразу же захрапев. Мне же пришлось довольствоваться сырой и холодной стеной землянки, прислонившись к которой спиной, я тоже вырубился буквально через пару минут.
Холодина ночью была жуткая, — замерз как на дне морском, до самого последнего нервного окончания. Так всю оставшуюся ночь и провел в полудреме, натянув себе на голову какую-то подвернувшуюся под руку дерюжку. А утром, когда вылезал из землянки на свет божий, мои зубы клацали, словно затвор автомата.
Спасибо Олегу Андрееву за то, что дал мне свои резиновые сапоги. Они мне очень здорово помогли в этой непролазной грязюке и холодрыге.
А афганцам хоть бы хны. Видимо в целях экономии, они поснимали свои ботинки и мотались босиком по этой жидкой, ледяной грязи.
Я смотрел на них и удивлялся: — железные они что ли? Ведь какая никакая, но всё-таки зима на улице стоит.
Мы уже подъезжали к шестому посту, когда «духи» неожиданно обстреляли наш БТР из крупнокалиберного пулемета. Стреляли из «кишмиш-ханы», что стояла почти в полутора километрах севернее дороги. Водитель-афганец мгновенно среагировал на выстрелы и, съехав в низину, увел бронемашину из зоны обстрела. Крупнокалиберные пули, прожужжав шмелями над нашими головами, улетели в сторону сыпучего Регистана.
Мы не стали испытывать свою судьбу и до поста пошли пешком, укрываясь за естественными складками местности и развалинами каких-то глинобитных строений.
Когда добрались до поста, я попросил афганских артиллеристов обстрелять ту самую «кишмиш-хану». Те, с превеликим удовольствием исполнили мою просьбу, сделав несколько выстрелов осколочными снарядами. Но стрелки они видимо были хреновые, — ни один снаряд не попал в цель. «Духовского» пулеметчика это лишь только раззадорило, и он принялся методично обстреливать сам пост и позицию орудийного расчета.
Не выдержав такой наглости с его стороны, я забрался на крышу полуразрушенного дома, где размещался наблюдательный пункт поста, и оттуда стал корректировать огонь артиллеристов. Корректировка велась по принципу: чуть левее, чуть правее. При очередном выстреле снаряд угодил в сухое дерево, стоявшее неподалеку от поста. Осколки разорвавшегося снаряда просвистели буквально в полуметре, и меня словно ветром сдуло с крыши. Хорошо, что никто не пострадал от этих осколков. Вот бы еще была проблема.
Плюнул на этих горе-артиллеристов. Залез в БТР, стоящий тут же на посту, хорошенько прицелился в то место, откуда стрелял «дух», и всадил туда длинную очередь из КПВТ.
Не знаю, попал я по невидимому пулеметчику или нет, но больше ДШК в этот день уже не тявкал.
Из-за боязни вновь быть обстрелянными, решили бронемашину оставить на посту, а сами пешком двинулись дальше. В течение дня исходил по грязюке не менее десятка километров, и вымотался до такой степени, что еле шевелил ногами, когда проходил через КПП нашего городка.
Зашел на нашу тринадцатую виллу, а там паника. Смотрят на меня как на пришельца с того света. Оказывается, когда я второго января не вернулся домой, все почему-то подумали, что со мной случилось что-то очень плохое. Витя «Камчатский» во время вечернего радио-сеанса с испугу доложил в Кабул о моем таинственном исчезновении. Там, естественно, тоже задергались и закидали Михалыча ценными указаниями.
