Алексей Мишагин-Скрыдлов - Россия белая, Россия красная. 1903-1927
– Я не хочу, – говорит он затем, – подвергать вас тем же опасностям, от которых вы избавили мою дочь. Вам предстоит очень долгий путь, а время позднее. Сейчас появилось столько грабителей. У нас есть комната для гостей. Окажите мне честь, заночевав в ней.
Устав и опасаясь встреч с бандитами, я принимаю предложение. В доме нет электричества, и, чтобы проводить меня в комнату, Сиренко берет свечу.
– У вас есть спички? – спрашивает он меня.
Я протягиваю ему коробок, который, как и все в России, где лестницы редко бывают освещены, всегда ношу с собой. Сиренко зажигает свечу и провожает меня в отведенную мне комнату. Он открывает дверь, протягивает мне свечу и с порога, вместе с дочерью, желает мне спокойной ночи. Я вхожу, и дверь за мной закрывается.
Осматриваю комнату. Она вполне приличная. Открываю окно, выглядываю на улицу; передо мной неподвижные верхушки стоящих на некотором расстоянии от дома деревьев, отбрасывающие тени в лунном свете. А я полагал, что поднялся всего на один этаж. Очевидно, дом стоит на склоне спускающегося террасами холма; наверняка в доме есть и третий, и четвертый этажи. Такая планировка характерна для киевских предместий. Высовываюсь больше и действительно вижу внизу небольшой овраг.
Ложусь. Я снял только пиджак и ботинки. Уже собираясь гасить свечу, я замечаю, что хозяин не вернул мне коробок спичек. Позвать его, потому что спички мне могут понадобиться? Это неудобно: Сиренко и его дочь, должно быть, уже разделись. Я остаюсь лежать при горящей свече. Она сгорела на три четверти и сама погаснет, когда я засну.
Не спится. Чужая кровать, незнакомый дом… Я встаю, обхожу комнату. Вдруг мне в голову приходит мысль нажать на ручку двери… Что такое?.. Дверь не открывается, она заперта снаружи. Меня охватывает тревога. Ловушки нередко начинаются с этого, а заканчиваются убийством. Все мое сегодняшнее приключение представляется мне сейчас очень странным: одинокая девушка на киевской улице, долгий путь, стоящий в стороне дом, запертая дверь…
Может быть, я ошибаюсь? Возможно, хозяева сами боятся полностью доверять незнакомому человеку и заперли меня для своей безопасности? Огонек свечи поднимается: вот она догорает, и теперь остался лишь фитиль в лужице воска на блюдце. Сейчас и он погаснет… Что делать? Позвать Сиренко и попросить новую свечу? Но если у него в отношении меня дурные намерения, то он осуществит их не откладывая. Позвать на помощь? Хозяин дома услышит мои крики первым.
В этот момент огонь, дрогнув, гаснет. Я оказываюсь в темноте. Постепенно мои глаза привыкают к ней. К счастью, она не полная: лунный свет очерчивает контуры предметов мебели. Я пытаюсь взять себя в руки. Что делать? Выломать дверь? Безумие. Возвращаюсь к окну. До земли метров пятнадцать, если не больше. На стене никакого выступа. Прыгать? Рисковать сломать ногу и остаться беспомощным в этом глухом уголке? Тоже безумие. Нет, надо оставаться в комнате и дожидаться рассвета, прислушиваясь к каждому шороху и держась начеку. К сожалению, при мне нет никакого оружия.
Но хотя бы в этой комнате я один? Здесь точно никого больше нет? На цыпочках, на ощупь, стараясь ни на что не натолкнуться, я обшариваю самые темные места, занавески. Присев на корточки, просовываю руку под кровать… Ай! Я вздрагиваю и отпрыгиваю назад: там лежит человек.
Некоторое время я выжидаю, все органы чувств у меня напряжены. Я одновременно страшусь приступа (как вы помните, у меня больное сердце), боюсь, что человек вылезет из своего укрытия, и опасаюсь, что он там останется… Наконец, не в силах дольше сдерживаться, говорю ему тихим голосом, чтобы не встревожить остальных:
– Вылезайте! Вылезайте же!..
Человек не шевелится. Я приближаюсь к кровати, пинаю его ногой – никакой реакции; я наклоняюсь, хватаю его за одежду и вытаскиваю. Он никак не реагирует. Наклоняюсь и вижу: он мертв.
Слабый свет не позволяет мне определить, отчего умер этот человек. Обнаружение трупа ничего не объясняет, не решает ситуацию, в которой я оказался, не снимает моего страха перед хозяевами. Я думаю, что они явятся, считая, что я сплю и поэтому нахожусь в их власти… И вдруг меня осеняет. Придуманная мной хитрость мрачна и отвратительна, но выбирать не приходится!
Я снимаю с мертвеца пиджак и надеваю на себя, а на него натягиваю свой. Содержимое карманов я оставил в неприкосновенности, поскольку хозяева наверняка интересуются именно им. В карманы брюк мертвого я перекладываю мелочь, взятую из своих карманов. Затем поднимаю тело и укладываю на кровать в позе спящего. После чего забираюсь под кровать и замираю, как покойник.
Проходит время. Можете себе представить, что я чувствую, в каком состоянии нахожусь. Даже на часы посмотреть нельзя, потому что они на трупе. Наконец какой-то шорох у двери… Поворачивается ключ. Я догадываюсь, что дверь открывается. Шепот:
– Не зажигай свет… Давай быстрей…
Похоже, говорит девушка. Мне кажется, она остается в коридоре. Еле слышный звук осторожных шагов приближается к кровати, ко мне. Я в буквальном смысле слова затаиваю дыхание. И вдруг надо мной резкий толчок, слабый шум, смягченный кроватью удар.
– Ну вот, – слышится шепот. – Теперь хорошо. Ничего не трогай… Вернемся позже…
Человек выходит. Дверь тихонько закрывается, но ключ в замке не поворачивается. Снова все тихо. Обычная ночь.
Я лежу неподвижно, словно придавленный грузом этого дважды мертвеца. Не осмеливаюсь шевельнуться, ведь любое движение может стать для меня роковым, сообщив убийцам, что я жив. Ночь тянется минута за минутой, а я даже не могу подбодрить себя, взглянув на часы. Сколько я так пролежал: четверть часа, два часа, шесть? Я потерял представление о времени… Ночь никак не заканчивается.
Неужели мрак все-таки рассеивается? Или это обман моих усталых глаз? Нет, действительно начинает понемногу светлеть. Наконец-то пусть бледный, но все-таки рассвет.
Я не могу больше ждать… В любую секунду сюда могут зайти Сиренко и его дочь. Я выбираюсь из своего укрытия. Встаю на ноги. Труп по-прежнему лежит на кровати, в той позе, в какой я его оставил. Из раны торчит нож. Я наклоняюсь. Теперь, при свете, ясно, что я угадал. Возле ножа видна еще вторая рана (точнее, первая, потому что кровь на ней запеклась). Я понимаю, что беднягу вчера, а может быть, всего несколько часов назад постигла та же самая участь, которая была уготована мне; мне становится ясно, что, совершив убийство, хозяева дома опустошили карманы жертвы, но не успели избавиться от трупа; я понимаю, что этот мертвец, убитый во второй раз, спас мне жизнь.
Но я еще не выбрался из западни, в которую угодил. Подхожу к окну и хвалю себя за то, что ночью не выпрыгнул из него: сейчас, когда рассвело, видно, что я нахожусь на уровне пятого этажа; прыгнув, я бы разбился насмерть. В саду никого. Я едва подавляю безумное желание позвать на помощь, на удачу, изо всех сил. Смотрю по сторонам, высунувшись, насколько это возможно, из окна. Смотрю влево, вправо… Слава богу! За садом дорога, улица, а по ней идут рабочие. Я не решаюсь крикнуть и начинаю махать руками, стараясь привлечь к себе внимание… Только бы они меня заметили!.. Наконец они меня замечают и подходят к стене сада. Я делаю им знак молчать и, сложив руки рупором, вполголоса говорю:
