Збигнев Войцеховский - Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины
Вернувшись домой, Поддубный купил себе хороший дом с обширным садом в небольшом городке Ейске на берегу Азовского моря. То ли севастопольская цыганка правильно ему нагадала, то ли он сам решил сделать ее предсказание правдой, но получалось так, что жил он теперь с любимой женой на берегу теплого моря. Он по-прежнему выступал в цирках, но все реже. Теперь для публичных выступлений требовались разрешения, получать же их становилось все сложнее. Не было уже Луначарского, который мог бы помочь. Страна менялась и, как казалось Поддубному, менялась в худшую сторону. Власти стали забывать заслуги Поддубного. Оно и не мудрено, ведь, вспоминая его, приходилось бы напоминать народу и его легендарную жизнь. А в ней было то, что сегодняшним советским гражданам стало абсолютно недоступно: свободные поездки по всему миру, работа за границей, хорошие заработки, обеспеченная, в смысле наличия товаров, жизнь.
Иван Максимович с ужасом смотрел на то, что происходит вокруг. Смертельным катком прокатился по Украине Голодомор, унесший миллионы жизней, приведший отчаявшихся людей на грань сумасшествия – к каннибализму. Поддубный и сам был из крестьян, а потому прекрасно понимал, что голод был рукотворным. Даже в самый неурожайный год Украина могла прокормить не только себя, но и Европу. Просто загототряды выгребли у крестьян все зерно подчистую, даже не оставив на будущие посевы. Даже не все изъятое зерно удавалось вывозить, не хватало транспорта. Его ссыпали прямо в здания железнодорожных вокзалов и станций, вокруг которых выставляли пулеметчиков. Там оно прорастало, гибло.
В Красеновку тоже страшно было приезжать, там всегда поджидали плохие новости. Раскулачивали и высылали его родных только за то, что у них имелись крепкие хозяйства, и не в последнюю очередь, благодаря тому, что это он, Поддубный, раньше помог им деньгами. Получалось, что он – Иван – становился причиной их страданий.
Иван Максимович не боялся говорить открыто о том, что думает, рассказывать о том, как живут люди в Европе, Америке. Ясное дело, компетентные органы знали о его разговорах и рассказах. Все-таки он находился на особом учете, хотя бы потому, что столько лет прожил за границей, знал французский, немецкий и английский языки. Знали о крамольных разговорах, но пока не трогали, наверное, был наверху кто-то, кто сказал «не трогать». То ли являлся поклонником таланта Поддубного, то ли берег его для каких-то будущих манипуляций с его всемирной славой.
Иван Максимович был не в претензии за это единственное послабление. На жизнь он себе худо-бедно зарабатывал. Много ли надо ему и супруге – Марии Семеновне? Да и живут они лучше многих. Грех жаловаться. Он по-прежнему был силен, выступал на ковре. По большому счету, к его жизни уже не было чего добавить. Все возможное и невозможное он успел совершить.
И все же однажды где-то что-то не сработало. Скорее всего, сам Иван Максимович перешел ту грань, до которой его была согласна терпеть советская власть, не прощавшая ничего и никому. Случилось это в 1937 году и началось с абсолютно невинного дела. Пришла пора Поддубному поменять паспорт. Как положено, сдал паспортистке старый, выданный ему еще в Украине. А новый через недельку пошел получать в отделение милиции. Как положено, расписался в конторской книге и вышел с документом на крыльцо. Раскрыл новенький, как писал поэт, «серпасто-молоткастый», паспорт, выданный ему уже в РСФСР. И тут глаза у Поддубного полезли на лоб. В графе «национальность» у него было написано русским по белому «русский», хотя всю жизнь он писался и считал себя украинцем. К тому же его фамилия в документе значилась уже, как Поддубный, а не Піддубни, как в прежнем паспорте. Раньше Иван Максимович сознательно воспринимал себя сперва как подданного Российской империи, потом – как гражданина СССР, выступал за эти государства за границей, приносил им славу. Пусть его фамилия и писалась на афишах «Поддубный», но это не делало его русским, всю свою сознательную жизнь он чувствовал себя и был украинцем, никогда не забывал родной язык.
Поддубный повернул назад, зашел в кабинет, высказал свое мнение милиционеру и попросил его переписать паспорт. На что, конечно же, получил отказ. Мол, есть ли для вас разница, гражданин, какая национальность у вас в паспорте стоит?
– …или вы считаете, что русским быть хуже, чем украинцем? Может, вы националист? – правда, говоря это, милиционер опасливо косился на силача, заполнившего собой чуть ли не весь тесный кабинетик.
– Значит, не станете переписывать, даже если я официально напишу заявление? – уточнил Иван Максимович.
– Не будем ни в каком случае.
После этого подтверждения Иван Максимович, ни слова не говоря, сел к столу, не спросив разрешения, макнул милицейскую ручку в милицейскую же чернильницу, зачеркнул своей рукой в паспорте национальность «русский» и вписал «украинец», ту же манипуляцию проделал и с фамилией, написав ее по-украински. После чего с победоносным видом откатал свежие чернила мраморным пресс-папье и подул на паспортную страничку.
– До свидания, – бросил он милиционеру и покинул кабинет.
Этим же вечером к дому Поддубных, стоявшему на самом берегу лимана, подъехал «черный ворон». Сотрудники НКВД показали ордер, провели в доме обыск, изъяли злополучный паспорт, другие документы, всю литературу на иностранных языках и даже дипломы чемпиона вместе с золотыми медалями.
«Черный ворон» увез Поддубного в ночь. Марии Семеновне посоветовали ждать. Мол, о судьбе мужа вам будет вскорости сообщено, хотя, конечно же, ничего ей никто сообщать не собирался.
Поддубного доставили в тюрьму Ростовского отделения НКВД, располагавшуюся на улице имени Энгельса. Как потом говорил сам Поддубный: «Там меня Энгельс учил ленинизму». Тут ему припомнили и переписанный своей рукой паспорт, и заграничные поездки, контакты с иностранцами, выступления перед махновцами и деникинцами. Но больше всего следователей интересовали номера счетов в заграничных банках, на которых лежали деньги Поддубного.
Ивану Максимовичу сперва просто не давали спать. Следователи сменялись, уходили отсыпаться, а допрашиваемого оставляли в кабинете постоянно. Поддубный пытался достучаться до их сознания, чтобы они поняли – американские деньги даже он, Поддубный, не мог получить, находясь в Америке. Тем более он не может получать их, находясь в СССР. Те же, что лежали в банках Западной Европы и Северной Африки, возможно, и получил бы, если бы они его отпустили туда съездить, хотя бы под конвоем. Но только не с этим паспортом, где неправильно написаны его национальность и фамилия. По такому точно не дадут. Да и номера счетов он не помнит. На требование назвать адреса банков ответил сущую правду, что не может вспомнить, но любой извозчик или таксист привезет с вокзала по нужному адресу, стоит ему сказать название банка. Следователи для устрашения и сговорчивости борца в довершение всего обвинили его в украинском национализме, хотя Поддубный был состоявшимся патриотом, не раз и не два доказавшим это качество на деле, завоевывая для великой страны великие награды.
