Александр Бушков - Иван Грозный. Кровавый поэт
Его старший брат, тоже переехавший в Россию, жил там вполне мирно – но его фамилия «Курбский» со временем видоизменилась в «Крупский» – так и появились на Руси дворяне Крупские. Поскольку папенька супруги Ленина Надежды Константиновны как раз и был потомственным дворянином Крупским, нельзя исключать, что товарищ Ульянова – дальняя родственница князя Курбского. Увы, это не та генеалогия, которой следует гордиться. Во всяком случае, судя по поведению Константина Крупского, он-то точно сродни Курбскому: будучи офицером русской императорской армии, в нарушение присяги путался с польскими подпольными организациями, но сумел отвертеться от военного трибунала. Точно, гены!
Так и остался бы этот незадачливый подонок в Большой Истории исключительно как автор писем к Ивану Грозному и адресат ответов. Но он вдобавок оставил обширное, претендующее на правду сочинение – «Историю о великом князе Московском», в котором, потешая свою мстительную и злобную натуру, обрушил на недруга Ивана целую Ниагару грязи, приписал ему все мыслимые и немыслимые злодейства. И все бы ничего, но уже в начале девятнадцатого века эту писанину стали использовать как «ценнейший исторический источник». Очень уж она пришлась ко двору тем самым сентиментальным либералам карамзинской школы. А потом – либеральной интеллигенции второй половины столетия. А потом – большевикам. А потом – кое-каким ремесленникам от истории уже нынешней России…
Нет числа людям, которые совершенно некритически переписывали наиболее смачные эпизоды из «Истории» Курбского – без малейших попыток подойти к ней с позиций строгого анализа. Никто как-то не задумывался, что заурядный предатель и изменник, прозябавший на чужбине, в глуши, стремился попросту свести счеты с Грозным. Предатель люто ненавидит как раз тех, кого предал, – старая истина, о которой на сей раз как-то не думали. И не принимали во внимание, что всякий подобный Курбскому подонок стремится прикрыть свое предательство мнимыми «благородными целями». Курбский, в данном конкретном случае, старательно слепил себе образ «борца с тиранией», а Грозного, соответственно, изобразил кровавым сатрапом, патологическим убийцей…
Следы некритического подхода к творениям Курбского ощущаются до сих пор. К примеру, «все знают», что Иван Грозный, будучи еще подростком, любил бросать с крыши царева терема кошек и собак, наслаждаясь страданиями бедных животных, а чуть позже, носясь верхом по Москве с компанией таких же юных негодяев, бил, увечил и грабил москвичей…
Единственный источник этих кровавых сенсаций, демонстрирующих якобы присущий Грозному с малолетства вкус с садизму и крови, – «История» Курбского. Никто больше ни словечком не заикнулся ни о чем подобном – даже те русские и иностранные авторы, что были к Грозному враждебны…
(Вообще-то дыма без огня не бывает. Не исключено, что юный царь и в самом деле носился со сверстниками на лихих скакунах по московским улочкам, как сейчас подростки носятся на мопедах. Вполне вероятно, кого-то озорники и потоптали конями по нечаянности. Но вот в остальное, зная Курбского, не верится нисколечко.)
Помните боярина Репнина, казненного за выдачу полякам военных тайн? Не кто иной, как Курбский сочинил о его смерти сказочку прямо-таки в голливудском стиле. Якобы в застолье Репнин отказался надеть на себя скоморошью личину и плясать перед царем вместе с другими – за что «кровавый тиран» и велел его тут же убить. Впоследствии автор «Князя Серебряного» А. К. Толстой эту басню, изменив только фамилии, включил в свой роман уже как сцену, основанную на «исторических источниках»…
Кстати, Грозный, отвечая на обвинения Курбского по поводу смерти Репнина и Кашина, написал просто: «Таких собак везде казнят». И был совершенно прав: ни в одной стране мира высших государственных чиновников, во время войны выдающих врагу военные тайны, пряниками не кормят и медалями не награждают, вовсе даже наоборот…
Иногда случаются курьезы и похлеще. Вот как, если строго следовать за писаниями Курбского, предстает судьба князя Михаила Воротынского, известного военачальника и одного из создателей пограничной службы.
Сначала Михаила, сосланного по прихоти «тирана» на Белоозеро, привозят в Москву и подвергают лютой казни – жгут на медленном огне, причем садист Грозный сам подгребает посохом к бокам пытаемого угольки пожарче. От такого обращения Воротынский умирает. Потом покойник получает в управление и владение город Стародуб-Ряполовский, причем одновременно сидит в заточении в монастыре, откуда шлет жалобы царю. Интересный мертвец, не правда ли? Но и это еще не конец ужастика: прыткий покойник составляет устав пограничной службы и воюет с крымцами, причем окружающие ничем не выказывают своего ужаса, видя рядом с собой оживший труп, то с серпом в руке, то с сабелькой. И это еще не финал! Совершенно обезумевший Грозный, очевидно, забыв, что однажды уже запытал Михаила Воротынского до смерти, начинает истязать его вторично. Снова кидает в костер и лично подгребает угольки посохом. Воротынский умирает вторично… Но крепок наш князь, ох, и крепок! Дважды изжарившись до смерти, он воскресает и вновь, в стиле голливудских триллеров, объявляется при дворе, занимаясь государственными делами, в том числе и пограничными. И снова окружающие воспринимают дважды мертвеца, как живехонького, без страха и недоумения…
В чем тут дело? Да в том, что газет, телевидения и радио тогда не существовало и Курбский, оторванный от родины, довольствовался долетавшими из-за рубежа слухами и сплетнями. К тому же память стала подводить. И он сотворил – а вслед за ним и некоторые историки – одну «жертву деспотизма» из трех братьев Воротынских. Один из них и в самом деле побывал в опале, второй сидел в монастыре, а третий воевал. Причем ни одного из них никогда на костре не жгли…
Историки вслед за Курбским печалились о тяжкой участи Ивана Шишкина, которого «тиран» безжалостно казнил вместе с женой и детьми. Вот только снова случилось воскрешение мертвецов средь бела дня – согласно официальным документам эпохи Грозного, через два года после своей казни Шишкин как ни в чем не бывало служит воеводой в городе Стародубе. И снова никто от него не шарахается с воплем: «Мертвые с косами стоят!»
Вот Грозный, по Курбскому, бросил в темницу очередную безвинную жертву, Ивана Шереметева, а выйдя из заключения, Шереметев спасся только тем, что постригся в монахи, но и там Грозный его в покое не оставил, выговаривая игумену за «послабления» бедолаге…
Теперь – реальность. Шереметев, пытавшийся бежать за границу, был схвачен и… прощен. Заседал несколько лет в боярской думе, командовал войсками, потом, на склоне лет, и в самом деле ушел в монастырь, но исключительно по собственному желанию, ни дня не сидевши в тюрьме. Письмо Грозного игумену того монастыря действительно существует – но гнев царя вызван исключительно тем, что новоявленный инок устроился в монастыре очень даже комфортабельно, ведет разгульную жизнь, совершенно не считаясь со строгим монашеским уставом и подавая дурной пример остальной братии…
