Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории
Так она осталась совершенно одна, да еще с грудным ребенком на руках, без средств к существованию. Деревенские делились с ней кто чем мог.
Однажды староста предупредил людей, когда будет очередная облава (то есть отбор людей в Германию). Взрослое население покинуло деревню, все побежали в лес… Страшно не было, мысль у всех крутилась одна: «Выжить. Выжить любой ценой!»
Немцы в таких случаях посылали карательные отряды, они были очень жестокими, люди их очень боялись, а немцы… боялись леса и партизан, в глубь не входили.
В общем, убежать-то мы убежали, а что делать дальше? В деревню возвращаться опасно. Однажды несколько деревенских жителей и мама со мной сидели в сарае на краю деревни. Мама встала, посадила меня на табурет и сказала: «Ну что сидеть и ждать? Пойду поищу партизан». И ушла, меня оставила. В это время начался сильный артобстрел. Она побежала обратно, навстречу ей бежали деревенские, она им кричит: «Где Люся?» – «В сарае».
Кругом все гремело, когда она подбежала к сараю, он был цел, и я одна сидела на табуретке. Не плакала, а просто тихо ждала маму. Чудо…
Многие тогда ушли в лес к партизанам, а женщины и дети, в их числе и я с мамой, вынуждены были стали скитаться по лесам, болотам, попада́ли под бомбежки. Мы были в окружении.
Иногда на пути попадались деревни, но заходить туда мы боялись. Мы ощущали сильный голод, но еще сильнее опасались наткнуться на немцев – они в каждом беженце видели партизана.
Даже если в той или иной деревне не было немцев, то все со страхом ждали, кто придет завтра: немцы или наши.
Мы жили в землянках, сараях, заброшенных домах. Видя маму с ребенком, добрые люди давали ночлег, делились едой, но оставаться на одном месте было опасно: молодых отправляли на работы в Германию, детей отбирали.
Мне исполнилось два года, но я не ходила и не говорила. И не плакала, только кулачки сжимала и разжимала – таким образом просила есть. Маме говорили: «Оставь ты ее, все равно не жилец», – но она никого не слушала. Стала выпаривать липовые листья, так мы спаслись от голода, и в дальнейшем липовые листья нам помогали.
С наступлением холодов, отчаявшись и потеряв страх, мама стала заходить подряд во все дома (если там были люди), просить милостыню. Как она вспоминала, подавали мало, чаще всего – хлебные корки, которые она потом размачивала и кормила меня ими. Так мы и выживали.
В одной глухой деревушке (где-то под Кингисеппом) немцев не оказалось, и нас приютила старая эстонка. Мама представляла собой страшное зрелище: вся опухшая, ноги в язвах и много вшей. Хозяйка истопила баню и отмыла нас. Долго лечила маму, и та поправилась, наконец. На ногах остались только шрамы от язв. Только благодаря этой отзывчивой женщине мы остались живы!
Когда была снята блокада Ленинграда, маме удалось выйти из окружения. На ней – солдатская фуфайка, штаны, один сапог русский, другой немецкий (русский – короткий и широкий, немецкий – узкий и длинный). Ну и я в придачу.
Куда идти? В деревне никого нет. Ленинград закрыт на карантин. Одна женщина посоветовала маме ехать в Петергоф, там, мол, есть неразрушенные дома.
Мама так и поступила. Поселили нас на ул. Малая Советская в одноэтажном кирпичном доме. Причем он находился в 300 м от дворца, который лежал весь в руинах.
Мама выбрала самую маленькую комнату – 9 кв. м, потому что мебели у нас все равно не было. Потом нам дали кровать, столик и табуретку. Так и стали жить. Мама устроилась работать в типографию, а поскольку детских садиков еще не было, я и еще несколько детей гуляли только около дома. Никаких игрушек тоже не было. Играли в прятки, пятнашки, скакали. Вот и все развлечения.
Людмиле 8 лет
Летом 1946 года привезли немецких военнопленных, они стали восстанавливать дорогу, которая вела в Нижний парк, то есть Малую Советскую улицу, на которой мы жили. Мы не обращали на пленных внимания, и взрослые нам ничего не говорили о них. Но нам они казались другими людьми, поскольку говорили «не на нашем» языке, одежда другая, не такая, как у наших солдат, которые охраняли их.
Пленные смотрели, как мы играем, что-то кричали нам, смеялись, знали нас по именам.
Тогда мне, худенькой девочке с белыми вьющимися волосиками, было 5 лет и 8 месяцев. Один пленный часто обращал на меня внимание (наверное, я напоминала ему его детей). Он приносил мне свистульки и еще какие-то поделки, сделанные из дерева. Однажды присел на корточки передо мной (как сейчас вижу!), сказал плохо по-русски, что завтра их перебрасывают далеко, и попросил купить ему подсолнечное масло, дал мне бутылочку и денег. Я с подругами побежала в магазин и купила масло. Протянула немцу бутылку с маслом и сдачу. На следующий день он пришел один (пленных на дороге уже не было) и положил мне на ладошку подвеску в форме сердечка (думаю, ее сделали из монеты). На одной стороне – роза с лепестками, на другой – мое имя «Люся» в веточках. И быстро ушел. Гравировка сделана очень высокопрофессионально, красиво.
Мама Мария Петровна Купцова
Мама сохранила этот подарок, вот уже около 70 лет лежит он в коробочке как напоминание о моем безрадостном детстве.
Маме было 27 лет, ее молодые годы прошли под бомбежками, в холоде, голоде, нищете, страхе, что схватят, отправят в Германию, разлучат с ребенком. В жутких условиях оккупации спасла и себя, и меня.
Мама меня вырастила, воспитала, благодаря ее заботе, вниманию я получила высшее экономическое образование, она помогала растить внука – моего сына, который также вырос достойным человеком, получил хорошее образование. Ей никогда не было стыдно за нас, она нам показала правильный путь в этой жизни.
И часто, очень часто мама задавала себе один и тот же вопрос: «Кому нужна была эта война?»
Людмила Ивановна Карпович (по мужу Савельева)
Я понял, что буду жить!
До войны
Деревня Сухлово, где я родился, стоит на шоссе Псков – Новгород, как раз посередине. В этом месте вдоль дороги протекает река Шелонь. Она берет начало в окрестностях города Порхова и впадает в озеро Ильмень. Протяженность реки около ста километров. Ширина метров 50–70 и глубина 5–6 метров. В довоенное время была перегорожена плотинами во многих местах, где строились мельницы. Благодаря этим плотинам поддерживался большой уровень воды, и в реке водилось много рыбы.
Три брата Пименовы: слева Владимир, в центре Александр, справа Евгений
Деревня наша насчитывала до войны 89 домов. Двести лет назад она имела статус волости, население было около пятисот человек, был полицейский участок, два магазина, две кузницы. В деревне имелся постоялый двор, одноэтажное здание, сделанное из камня.
