Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя
Десятого сентября гитлеровцы начали минировать Сещу — авиабазу, аэродром, все пути и дороги. В огромные кучи каменного угля, сваленного вдоль сещинской железнодорожной ветки, были заложены мины замедленного действия с бомбами.
Таню Васенкову, подавленную и оглушенную страшными вестями из Рославля, гитлеровцы перехватили по дороге в лес, угнали в Неметчину. Ее не арестовывали — ни Вацлав, ни Алдюхов не выдали ее.
Данченков решил взорвать водокачку в Сеще, послал в Сещу Зину Антипенкову с минами, но на этот раз Зина не прошла — попала на засаду, едва спаслась. А потом Данченков раздумал насчет водокачки — вот-вот наши придут, пригодится и водокачка, зачем новую строить!
Вот последние донесения Резеды из Сещи:
«16 сентября 1943 года. Тыловые части, находившиеся в Сеще, со всем вооружением эвакуированы в Минск, Витебск, Бреслау. В Сеще оборону не строят, все старые доты взорвали. Ангары взорваны, аэродром весь заминирован, все здания авиагородка подготовлены для взрыва. Сейчас выезжают последние зенитные части. Вчера улетели 18 испанских истребителей. Испанцы говорили, что улетают в Испанию. 39 самолетов "Ю-88" перелетели со всем техперсоналом на Шаталовский аэродром».
«18 сентября. Из Сещи на Брянск выехал штаб аэродрома— часть номер 31 дробная черта римская цифра 12, а также рота связи, штабная рота, рабочий батальон, зенитная часть, номер не установлен. Из Сещи уходят последние части гарнизона… "Резеда"».
Яна Маленького долго держали в сещинской тюрьме. Эту тюрьму, отступая, гестаповцы взорвали вместе с заключенными. Потом в развалинах находили руки, ноги, куски человеческих тел…
А Ян Маленький все еще жил, когда Люся и Аня оплакивали его. Недалеко от Рославля, в Понятовке, Яна Маньковского судил фашистский трибунал. Ян был приговорен к расстрелу.
Из зарешеченного окна быстро мчавшейся тюремной машины смотрел Ян на улицы какого-то города. И вдруг он узнал этот город. Это был Рославль. Его везли по Варшавскому шоссе!… О, как далека была Варшава! Рославль, увиденный Яном впервые осенью сорок первого года… Тогда он был совсем мальчишка. Сколько событий произошло за неполных два года! Это были тяжелые два года, но он узнал и настоящую дружбу, и настоящую любовь. И вот Яна везут в рославльскую тюрьму. Но он жил недаром, он здорово отомстил фашистам, он внес свой вклад в грядущую победу.
Яна швырнули в одиночную камеру. Его все еще допрашивали, надеясь, что смертный приговор сломил упрямого поляка. Били, пытали в просторной камере с цементным полом, каменными стенами и столом, покрытым зеленым сукном, за которым сидел гестаповский офицер, а иногда и обер-полицмейстер Рославля — душегуб Аристов. С дивана по команде вскакивал рыжий фашист с засученными выше локтей рукавами. В воздухе свистела резиновая палка. Полицаи били березовыми дубинками.
Яна пытали током, прибивали к сорванной с петель двери, вгоняя в ладони большие гвозди. Наконец, 17 сентября, в день освобождения советскими войсками Брянска, когда гестаповцы поняли, что им так и не удастся заставить его заговорить, они бросили его в овчарник, к специально выдрессированным псам-людоедам. Говорят, он дрался со зверями, как гладиатор, но чуть живого вытащили его из овчарника. Гестаповцы не могли позволить собакам растерзать Яна — ведь военный трибунал приговорил его к расстрелу.
Девятнадцатого сентября гитлеровцы готовились сжечь рославльскую тюрьму вместе со всеми заключенными. Но Маньковский был приговорен к расстрелу. Немцы не могли не выполнить приказ.
Восемнадцатого сентября гестаповцы увезли Яна Маньковского на Вознесенское кладбище. Там, за неделю до освобождения Рославля, под грохот фронтовой канонады, неудержимо приближавшейся к городу, среди могил тысяч и тысяч советских патриотов, гитлеровцы расстреляли героя польского народа.
До освобождения оставались считанные дни. В дыму и огне занималась заря после двухлетней ночи оккупации.
Ян Тыма и Стефан Горкевич партизанили в бригаде Данченкова. Туда же перебежало из сещинского строительного батальона еще с десяток поляков. Ян стал снайпером, воевал с полуавтоматом-десятизарядкой «СВТ» с оптическим прицелом. Друзья из Познани пускали под откос эшелоны, минировали дороги, нападали из засады на автомашины врага.
По слухам, Вацлав бежал из рославльской тюрьмы и ушел на запад, в родную Польшу.
В последние дни эвакуации немцы взрывали в Сеще здание за зданием. Полковник Дюда, объезжая базу в открытом «мерседесе», стоя салютовал развалинам и плакал. В небе не видно было самолетов люфтваффе. Покончил с собой в эти дни позора начальник генерального штаба люфтваффе генерал-полковник Иешонек. Он понял, что и люфтваффе и Германия проиграли войну.
Двадцать второго сентября с Сещинского аэродрома улетели последние самолеты. Улетели полковник Дюда, полковник Грюневальд и СС-гауптштурмфюрер Вернер, майор Арвайлер и его висбаденцы, гауптфельдфебель Христманн и буфетчик Финке. В военном городке на месте взорванных зданий торчали скрученные железные балки, стояли опустевшие заминированные дома. Специальный путеразрушитель вскапывал железнодорожное полотно. В поселке ходили факельщики из эсэсовской команды, планомерно, по специальной карте поджигая пустые дома сещинцев. Немного оставалось в тот день в Сеще стариков и больных. Оставалась и Люся Сенчилина с матерью. Люся на могла уйти в лес — она со дня на день ждала ребенка. Но и ее домик поджег белобрысый факельщик-эсэсовец.
Едва вышел он в калитку, как Анна Афанасьевна бросилась в сени, а оттуда на горящий чердак, где у нее давно был припрятан красный флаг. Древко она выбросила в чердачное окно на огород, полотнище сунула за пазуху…
Всю ночь лежали Сенчилины — Люся, ее мать и раненая Эмма — в противовоздушной щели, опасаясь, что отступающие немцы, уходя, кинут гранату-«колотушку» в щель. Зашла луна, вдали замирал цокот копыт — уходил последний конный разъезд немцев из 5-й танковой дивизии. Скрипела на ветру калитка. От дыма кашляла Эмма, сквозь повязку на ее груди проступала кровь.
На рассвете над дымной догорающей Сещей появился, стрекоча, самолет «У-2». Низко, по-хозяйски кружил он над мертвой авиабазой. Увидев ярко-красные звезды на его крыльях, из щелей и окопов вывалили сещинцы. Плача от счастья, Люся с мамой вынесли из щели бледную Эмму.
— Смотри, смотри, дочка! Наш! С красными звездами. Наш! — плача от счастья, говорила Анна Афанасьевна.
Они положили Эмму на траву, и Анна Афанасьевна выхватила из-за пазухи флаг и стала размахивать им на ветру. Самолет покачал крыльями в знак приветствия, и Люся тоже заплакала и засмеялась, а Эмма впервые после ранения и смерти брата Эдика робко улыбнулась…
