София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе
Я не посмела сказать более этого. Моя тетушка, графиня Радзивилл, имевшая честь пользоваться милостью императрицы Елизаветы, прозвала ее „1е calme“[19]. Слово это прекрасно характеризовато государыню, которая сама так называла себя в письмах, которые она благоволила писать моей тетушке. Императрица Елизавета показывалась в парке только к вечеру, верхом; я часто видела, как она проезжала по темным аллеям, в сопровождении только своей фрейлины и конюшего; мне казалось, что она как бы окутана каким-то облаком печали. Говорили, что она избегает гулять в парке утром пешком, из опасения стеснить государя; но откуда этот страх? Как много счастливее были бы они оба, если б могли сойтись!
Казалось, они были как бы созданы друг для друга: то же изящество, кротость, ум; следовательно, было нечто, мешавшее сближению их сердец? Как печально, что только смерть соединила эти две прекрасные души!
ГЛАВА ХХVIII
Императрица-мать. Августейший крестный отец. Меланхолия государя; главная ее причина. Грустные предчувствия. Отъезд Александра в Сибирь
Я имела честь быть представленной августейшей матери Александра, добродетели которой служат примером и гордостью ее семьи. В тот день, когда я была ей представлена в Павловске, ее летнем местопребывании, я последовала за Ее Величеством и за всем многочисленным и блестящим, как всегда, двором императрицы-матери в так называемый павильон роз, где был сервирован обед. Императрица очень любит цветы. После обеда государыня сошла в сад, сама нарезала роз английскими ножницами, специально для этого предназначенными, раздала их дамам и дала мне две розы, которые я сохранила как драгоценное воспоминание об этом дне и о милостивом внимании государыни. Величественный рост императрицы, ее красивое сложение и сановитость — невольно поражают и при первом взгляде внушают почтение с примесью некоторой робости; но выражение доброты, отражающееся во всех ее благородных чертах, вселяет доверие в сердца и наполняет их чувством почтительной любви к этой очаровательной государыне.
В этом году праздник в Петергофе не состоялся по случаю отъезда Ее Императорского Высочества Великой княгини Александры, собиравшейся в это самое время ехать морем в Пруссию. Тем не менее множество посетителей прибыло в Петербург и его окрестности, чтобы полюбоваться морем, которое очень красиво. Нам отвели в Петергофе помещение австрийского посланника, в Александровском дворце, в парке, где останавливались обыкновенно приглашенные на праздник иностранные министры.
Так же, как в Царском Селе, нам дали здесь дворцовую прислугу, стол, экипаж и т. д. Слуги[20], славные люди, обожавшие своего августейшего повелителя, сменялись через каждые восемь дней.
Так как остававшиеся после нас яства шли в их пользу, они закармливали нас до невозможности. Утром они нам подавали чай, шоколад, кофе, разные сласти; за этим следовал завтрак; в три часа обед с мороженым и самыми дорогими винами; вечером чай и затем ужин, хотя бы мы совсем не были расположены есть. Кроме того, в промежутках между этими трапезами они осведомлялись, не голодны ли мы.
В Петров день императорская семья собралась во дворце. Там я впервые увидела супругу Великого князя Николая, поразившую меня своим изяществом и красотой стройной талии. Головой выше окружавших ее придворных дам, она походила на Калипсо среди ее нимф. Я имела честь быть ей представленной, так же, как супруге Великого князя Михаила, которая, в немногих обращенных словах, проявила ум столько же образованный, сколько приветливый. Императрица-мать тоже принимала в этот день; она спросила, нравится ли мне Петергоф. Красота этой местности носит величественный характер. Дворец, построенный в древнем вкусе, не отличается ни обширностью, ни красотой; но с балкона, на который выходит аудиенц-зал, открывается вид на аллеи садов, и сквозь сверкающие фонтаны, выбрасывающие свои струи выше самых высоких деревьев, виднеется море, покрытое многочисленными кораблями, отправляющимися в Кронштадт или возвращающимися оттуда. В парке показывают любимую беседку Петра Великого, где у него была маленькая кухня и все хозяйственные принадлежности в голландском роде; здесь он еще представлял собой мастера Петра Саардамского. Посетителям показывают здесь халат и ночной колпак Петра Великого и даже туфлю Екатерины, доказывающую, к слову сказать, что она всюду умела себя поставить на хорошей ноге. Против беседки — пруд; и теперь еще старые золотистые карпы, которых кормил Петр I, подплывают на звук колокольчика за хлебом, который им бросают. В Петергофе есть прекрасная писчебумажная фабрика, где выделывают веленевую бумагу крупного размера, и также завод, где отделывают сибирские драгоценные камни. — аметисты, топазы, малахиты и т. д.
Император Александр удостоил графа Ш*** частной аудиенции в Петергофе и принял его так приветливо, что граф проникся чувством восхищения и благодарности к государю. Отпуская графа Ш***, государь сказал ему: "Я принужден с вами проститься, — я провожаю мою невестку, которая уезжает сегодня в Ораниенбаум". И он спросил графа, видел ли он судно, предназначенное для путешествия Ее Императорского Высочества. Зная, что Его Величество, из внимания к великой княгине, велел отделать это судно со всевозможными удобствами и роскошью, граф Ш***, осмотревший его раньше вместе со мной во всех подробностях, лестно отозвался о нем. Государь, боявшийся для великой княгини последствий морского путешествия, с живостью ответил: «Я сделал все, что мог, чтобы облегчить ей путешествие, но я не могу охранить ее от морской болезни». Это судно, только что отстроенное, вмещало восемьдесят пушек и восемьсот человек. Покои Ее Императорского Высочества, состоявшие из семи комнат и часовни, были меблированы и отделаны очень изящно, — зеленой шелковой материей. На мосту была устроена палатка, где собирались слушать гвардейскую музыку. Словом, были приняты все меры, чтобы способствовать приятности морского путешествия. Избранный, чтобы везти Ее Высочество, капитан, сделавший кругосветное путешествие, признался нам, что он предпочел бы дважды объехать свет, чем брать на себя поручение, без сомнения, очень почетное, но весьма ответственное.
Двор уехал из Петергофа после недельного пребывания. Императрица-мать отправилась в Елагинский дворец, государь — в Петербург. Я получила записку от Его Величества, который соблаговолил написать мне, чтобы условиться относительно дня крестин. Церемония назначена была на воскресенье, 22 августа старого стиля.
Александр приехал в два часа пополудни. Он приласкал своего счастливого крестника, несколько раз поцеловал его и сказал мне во время крестин: «Не беспокойтесь за меня, я в этом деле не новичок». Крестины продолжились дольше обыкновенного, так как аббат Локман (настоятель церкви Мальтийского ордена) счел нужным произносить молитвы по-латыни и по-французски; он закончил церемонию красноречивым воззванием к крестному отцу и к родителям, убеждая их воспитывать ребенка в тех религиозных взглядах, которые помогут ему сохранить дары, полученные им при крещении. Государь, улыбаясь, смотрел на меня в критические для ребенка минуты. Впрочем, сын мой очень хорошо выдержал испытание соли и воды, ибо внимание его было отвлечено богатым костюмом аббата и диакона, украшениями алтаря, зажженными среди белого дня свечами.
