Иван Осадчий - Как это было… К истории Компартии РСФСР – КПРФ
Демократы учили нас жестко или достаточно жестко и научили, наконец, что к чему. Спасибо за науку. Мы теперь умеем различать слова и намерения. И я хочу все же закончить призывом к согласию. (Шум, голоса, оживление). Дела у нас общие, и решать их надо только вместе и сообща. Мы готовы пройти свою часть пути, но ждем того же от вас… Поэтому хочу задать вопрос руководству Верховного Совета РСФСР и получить ответ – способно ли оно в сложившейся обстановке в дальнейшем выполнять возложенные на него функции? (Шум, возгласы, аплодисменты).» («Советская Россия», 3 апреля 1991 года.)
Главным требованием авторов «Политического заявления» было: созвать Съезд народных депутатов и на нем заслушать отчет Ельцина о его деятельности как Председателя Верховного Совета РСФСР, услышать из его уст объяснения по всем предъявленным ему обвинениям и дать им суровую оценку.
Съезд, однако, не выполнил этой задачи. К тому времени фракция «Коммунисты России» численно уже была другой. У многих депутатов, еще входивших в коммунистическую фракцию, и их союзников из других политически близких фракций уже обнаружилась робость перед «всемогущим» Ельциным. Тем временем он еще больше укрепил свой вес и усилил свое рвение к неограниченной президентской власти. Этому в немалой мере способствовало и то обстоятельство, что на III Съезде образовалась новая, откровенно проельцинская фракция «Коммунисты за демократию» во главе с А. Руцким, которого Ельцин вскоре сделает своим соратником на предстоящих президентских выборах в качестве вице-президента. Основу фракции составили представители «Демократической платформы в КПСС», немало членов которой входило в состав Компартии РСФСР и даже в состав ее ЦК.
Известный ученый-правовед и политолог, один из самых активных экспертов нашей группы, доктор юридических наук Борис Павлович Курашвили так оценил итоги III Съезда народных депутатов РСФСР:
«Внеочередной III Съезд народных депутатов РСФСР (28 марта – 5 апреля 1991 г.) был созван по инициативе шести «невысших» руководителей Верховного Совета РСФСР, поддержанных большой группой народных депутатов. От Ельцина требовался отчет, по результатам которого – это носилось в воздухе – мог быть поставлен вопрос об отзыве его с поста Председателя.
Перед съездом и на съезде громко звучали обвинения Ельцина во многих серьезных грехах. Говорилось, что он систематически нарушает регламент работы Верховного Совета и его Президиума, единолично или келейно принимает решения, которые оформляются как коллегиальные, проявляет тенденции к самоуправству и самовластию. Увлекся борьбой за власть с Горбачевым и подчинил целям этой борьбы, носящей преимущественно личный характер, реальные интересы и России, и Союза, мало занимался выводом России и страны из острейшего кризиса. Оправдывал свою бездеятельность ссылками на недостаточность полномочий, всесилие Центра. Чинит препятствия заключению Союзного договора. Нараздавал (сколько кто «проглотит») суверенитетов российским республикам и осложнил задачу сохранения единства федерации, заключения федеративного договора. И на словах, и на деле ориентируется на ликвидацию социализма, на реставрацию капитализма, ради чего, для преодоления сопротивления народа этой политике, собирается установить диктаторское правление, по форме президентское.
Все эти обвинения убедительно обосновывались. А в итоге – никакой «виктории», полная «конфузия» инициаторов созыва съезда и антиельцинской оппозиции, прежде всего ее основной силы – депутатской фракции «Коммунисты России».
Когда дело дошло до кульминации, до голосования по вопросу, связанному с выражением недоверия Ельцину, слово неожиданно взял депутат Полозков, первый секретарь ЦК КП РСФСР. Предвидя отрицательный результат голосования и то, сколь эффектно он будет использован на съезде и вне его для компрометации Российской Компартии как деструктивной, безнадежно консервативной организации, он сделал отчаянный жест: заявил, что в нынешних критических условиях считает нецелесообразным производить изменения в руководстве (имея в виду и Ельцина, и «шестерку»). Это был сигнал отбоя. Многие депутаты-коммунисты, видимо, вздохнули с облегчением (голосование, ко всему, открытое, именное), другие решили голосовать «по совести». «За изменение руководства» проголосовал всего 121 депутат. Так из двух зол было выбрано меньшее. Но и меньшее зло – тоже зло, а не благо. Российская компартии и ее депутатская фракция избежали разносной критики, но они уклонились от прямого столкновения и понесли моральный ущерб. Пошли по шерсть – вернулись стриженными. К тому же, идя на съезд, Ельцин имел в активе то, что на референдуме РСФСР, проведенном вместе с союзным референдумом 17 марта 1991 года, большинство граждан высказалось за учреждение в РСФСР поста президента, избираемого непосредственно народом (а на этом посту он сам и многие видят только его). Правда, в 14 из 16 российских республик это решение не было поддержано, но общего результата это не отменяет.
Произошло то, что должно было произойти. Безоружных бьют, а основное оружие в политике – это программа решения назревших проблем. Программа коммунистов была слабая, да ее как бы и не было…»
…Тревоги, высказанные в письме Председателя КГБ СССР В. А. Крючкова на имя союзного президента и генсека Горбачева, получившие отражение в Российском Верховном Совете, с той же силой уже звучали и во всей КПСС, и по всей советской стране. Это особо подтвердил Пленум ЦК КПСС, состоявшийся 24–25 апреля 1991 года.
На этом Пленуме, проходившем необычайно бурно, дело дошло до того, что Горбачев поставил вопрос об отставке. Это был, по информации его участников, самый напряженный и жесткий Пленум. На нем генсек почувствовал неприятие новым, обновленным им лично, составом ЦК его иезуитской политики.
Для меня этот Пленум долго оставался загадкой.
Но вот «неожиданная находка»: брошюра бывшего первого секретаря Кемеровского обкома КПСС А. Н. Зайцева «Мой выбор», изданная в Кемерово в ноябре 1999 года тиражом… 300 экземпляров. Кто-то счел нужным прислать ее мне. Брошюра заканчивается сюжетом «Последний шанс», – как раз об апрельском Пленуме ЦК 1991 года:
«Непоследовательность и показная нерешительность Горбачева на посту генсека усугубляли положение дел до крайности, до последней черты.
С тяжелым и тревожным чувством вместе с другими членами ЦК КПСС и ЦКК 24 апреля 1991 года я прилетел в Москву. Предстояло участвовать в объединенном пленуме, на котором предполагалось обсудить положение в стране и пути вывода экономики из кризиса.
До начала работы в кулуарах пленума я встретился со своими коллегами – секретарями обкомов. И у них настроение – далеко не радужное. Всех беспокоило одно обстоятельство: партии и стране грозит крах. Для их спасения требовались неординарные меры.
