Татьяна Дашкевич - Фатьянов
И вдруг в 1950 году появилась в печати первая и, пожалуй, единственная добросовестная статья о фатьяновских песнях.
Написал ее малоизвестный журналист из военных, корреспондент газеты Московского военного округа «Красный воин» Николай Стуриков. Он отозвался небольшой рецензией на сборник фатьяновских песен, который выпустил «МузГиз» в серии «Песни советских поэтов». Статья была напечатана лишь во Владимирской газете «Призыв».
Алексей Иванович разыскал журналиста, тоже бывшего владимирца, жал ему руку, удивленно благодарил:
— Сто двадцать строк о моих песнях. Это же надо!
Почти больно было Николаю, прекрасно понимающему золотую цену фатьяновских песен, принимать эти похвалы гения.
Лыжная прогулка вблизи города Иваново
1. Композиторская «Мекка» в усадьбе Надежды фон Мекк
…В 1943 году, когда немца от Москвы отогнали, Правительство во главе со Сталиным обратило внимание на цвет нации — творческую интеллигенцию. Перебиваясь скудным карточным пайком, в безденежье и голоде, жили наши лучшие композиторы в эвакуации. Дмитрий Шостакович продал все, что имел, и дошел до крайнего истощения. Его измученному организму требовалось лечение. Весь гонорар от Пятой симфонии он потратил на сгущенное молоко, которое должно было помочь в лечении легких. В подобном положении было здоровье и других выдающихся композиторов. Специальная Правительственная Комиссия искала место в России, где бы творческим людям было и сытно, и здорово. Выбирали между утиным совхозом под Кинешмой и птицефабрикой под Ивановым.
Тогдашний «шеф» Музфонда Левон Атовмян выбрал второе.
И сразу, в том же 1943 году, сюда приехали жить, а не просто отдыхать, Прокофьев, Шостакович, Глиэр, Хачатурян, Мурадели и Кабалевский со своими семьями. В просторном помещичьем доме поставили фанерные перегородки и жили все вместе, зимовали и летовали. Рояли разместили в домах сельчан Афанасова. Каждый композитор ходил туда, как на работу. Там, под внимательным доглядом теть Нюр и баб Груш, создавалась классика советской музыки.
Бывало и наоборот: афанасовские бабы, чьи мужья ушли по фронтам, летом строили коттеджи под внимательным доглядом композиторов. Они старались успеть до осени. Поголовье кур становилось все меньше, но за столовским табльдотом всегда были жирный бульон и свежее мясо. К окончанию войны все куры были съедены.
Тогда к городскому вокзалу подъехала теплушка с элитным коровьим стадом для местного Дома творчества композиторов.
Держали в хозяйстве и «гужевой транспорт» — лошадок.
Зимою сорок девятого года одна из тех лошадей, запряженная в розвальни, влеклась по снегу от городского ивановского вокзала к гостеприимному дому. В розвальнях притихли Фатьянов с Дзержинским.
Дорога навевала томящую грусть, уже почти позабытую во всегда подтянутой Москве. Тише и глуше становились окрестные деревни. Потом начинались знаменитые ивановские поля, сизо-цветущие летом, зимой — ровные и гладкие в своей белизне.
Лишь один раз пошутил Фатьянов:
— Скажи, Ваня, как на духу: ты ведь не Иванович, а — Феликсович! Куда ты меня везешь, несчастного? А не дашь ли ты мне водочки «для сугреву»?
— На! — Сказал Дзержинский, ткнул его локтем в грудь и в розвальнях началась шутливая потасовка «для сугреву».
Их встречали, как бар, весело распахивали ворота, наряжали в деревенские овчинные шубы, подносили стеклянную граненую рюмочку, которая стояла тут же, наготове. И они, продрогшие, по-хорошему утомленные, были здесь действительно барами, хозяевами.
Так Алексей Иванович впервые прибыл в Дом творчества композиторов «Иваново», где они с Иваном Ивановичем Дзержинским писали программный цикл «Земля». Поэт и композитор получили заказ, равнозначный приказу.
В 1943 году, победительном уже году войны, на Урале они писали цикл романтических песен «Первая любовь». Вот о чем думали «под грохот кононады», причем вражеской, эти неисправимые русские «Ивановичи», юноша и муж. Фатьянову в тот военный год исполнилось 24 года, Дзержинский бы десятью годами старше. Теперь они повзрослели на шесть лет.
Просыпаясь, Алексей Иванович шел завтракать в столовую. Она размещалась в здании бывшего имения какого-то родственника госпожи Надежды Фон Мекк.
В среде людей искусства хорошим тоном считается постоянно иронизировать. Фатьянов любил шутку, но не любил иронии, считая ее орудием рабов или прихотью жестокосердых. Когда кто-то пошутил, что фамилии «Мекк» сильно мешает козлиный «фон», то Фатьянов сказал, что на фоне подобных шуток у него портится аппетит и это ему, Фатьянову, мешает. После этого продолжал спокойно есть.
На выходе встречала его дворняга Змейка, любимица Сергея Прокофьева. По морозцу шел Алексей Иванович к Ивану Ивановичу в деревянный домик с громким названием «коттедж», и Змейка вилась за ним, оставляя четырехпалый узор в отпечатках человеческих следов.
Он проходил мимо одного из первых «новых» дачных домов, где жил Вано Мурадели. Здесь была написана знаменитая опера «Великая дружба», которая пострадала от постановления ЦК 1946 года. Фатьянов не мог не чувствовать уважения и солидарности к композитору, поскольку сам получил тогда же и за то же — за свою вдохновенно выполненную работу.
Очень красивая, но уже почти пожилая — много старше мужа — жена Вано Мурадели не любила деревенских юных красавиц и глупых товарищеских шуток. А композиторы и поэты — напротив — очень любят свои шутки, и передают их из уст в уста, из поколение в поколение…
А Иван Иванович, известный шутник, хохотал:
— На этой даче, где написана «Великая дружба», нужно установить «мнимореальную доску»»!
Несколько поодаль, в акустической независимости одна от другой, стояло еще несколько таких же композиторских дач. Зимой некоторые дачи пустовали, и тогда приходили работницы и кутали рояли в ватные тюфяки и верблюжьи одеяла, ухаживали за ними, как за детьми…
Алексей Иванович шел в домик Дзержинского. Туда, где глянцево-черной поверхностью отражал розовый свет январского утра величественный «стейнвэй». Иван Иванович уже пробовал туше, ставил на пюпитр исчерканное до неузнаваемости стихотворение и присовокуплял к нему некие аккорды, арпеджио и стаккато. Иногда Алексей Иванович пел, Иван Иванович слушал, или наоборот. Шлифовались стихи, оттачивалась музыка…
…Позднее Фатьянов привезет сюда двоих своих подросших детей, жену. Ивановская земля отдавала свою благодать с избытком. Втягиваясь в незнакомо плавный ритм жизни, диктуемый, в общем-то, столовским режимом, Алексей Иванович чувствовал там, что отдыхает. Это чувство было непривычным, но ощутимым. Он набирался этой русской благодати на годы, как ему казалось, вперед. Может, и на многие годы. Он чувствовал себя нужным всему миру и получая письма той далекой уже зимой. А письма тех лет — единственная обстоятельная связь между людьми — не равнозначны нынешним хотя бы потому, что были важной и неотъемлемой частью человеческой культуры.
