Сергей Нечаев - Три дАртаньяна
У «Месье» сложились весьма сложные отношения с венценосными братом, а потом и с племянником. Еще бы, ведь в глубине души он вполне серьезно претендовал на французский трон, а после 5 сентября 1638 года степень реальности этих претензий приблизилась к нулю. В результате Гастон Орлеанский начал открыто выступать против короля и фактического хозяина государства кардинала де Ришелье. Без его участия не проходил ни один мятеж, не готовился ни один заговор. Но Людовик XIII каждый раз прощал брата, наказывая лишь его окружение. Впрочем, это ничему не учило Гастона, которому явно не хватало ума, чтобы смириться с реалиями жизни. Он участвовал в попытке захвата власти графом де Суассоном в 1641 году, затем, будучи в очередной раз прощен, примкнул к заговору маркиза де Сен-Мара, сына маршала и фаворита Людовика XIII, поставившего себе цель сместить и убить кардинала де Ришелье.
Кардинал, естественно, проинформировал обо всем и короля и для большей надежности усилил личную охрану. Гастона же вынудили подписать клятву верности своему брату-королю, которая, впрочем, ничего не значила, так как «Месье» всегда с легкостью нарушал любые клятвы.
Всего за несколько недель до своей смерти, в 1642 году, кардинал де Ришелье раскрыл заговор де Сен-Мара, и тот был обезглавлен. Герцога Орлеанского опять спасла от кары королевская кровь: он избежал казни, но был лишен прав на регентство в случае смерти короля.
Самое страшное заключалось в том, что Гастон Орлеанский, совершенно убежденный в том, что старший брат всегда его простит, вел себя вызывающе, каждый раз с легкостью предавал своих сторонников, раскрывал их тайны и позволял казнить их без видимого сожаления. Как настоящий Бурбон, он умел легко пускать слезу и быстро обо всем забывать. Такую его роль в заговорах все без исключения историки называют «бесполезной, абсурдной и бесчестной», а его репутацию бунтаря — «весьма сомнительной». Нелепые и неподготовленные «предприятия» Гастона лишь помогали кардиналу де Ришелье проводить свою политику жесткого подчинения зарвавшихся грандов и убеждали короля соглашаться на нее безо всяких угрызений совести.
Кардинал де Рец в своих «Мемуарах» дает Гастону следующую характеристику:
«Герцог Орлеанский, за исключением мужества, был наделен всем, что должно быть присуще человеку благородному, но, будучи лишен без исключения всего, что отличает человека великого, он не имел возможности почерпнуть в себе самом качества, какими он мог бы выкупить или хотя бы поддержать свое малодушие. Поработив его душу орудием страха и его разум орудием нерешительности, малодушие запятнало все течение его жизни. Он вступал во все дела, не имея силы сопротивляться тем, кто вовлекал его в них ради собственной выгоды, и неизменно с позором отступался от своих соратников, не имея мужества их поддержать».
Историк Франсуа Блюш в своей характеристике идет еще дальше. Он пишет: «Чем больше изображают Гастона добрым, любезным, тонким, воспитанным и либеральным человеком, тем больше его лишают смягчающих вину обстоятельств, которые могли бы извинить многие его преступления, опрометчивые шаги и предательства».
После смерти брата в 1643 году Гастон стал титуловаться «Монсеньером», что было обычно для герцогов. Его назначили наместником королевства (но регентшей стала вдова короля Анна Австрийская). В качестве генерал-лейтенанта он достаточно удачно командовал войсками в войне против Испании. На следующий год он отличился в войне во Фландрии, взяв город Гравелин.
В 50-е годы, во время Фронды, Гастон, как обычно, постоянно переходил от одной стороны к другой. В результате сменивший де Ришелье кардинал Мазарини приказал выслать его в Блуа, где «вечно второй» Гастон и умер 2 февраля 1660 года.
От первого брака у герцога Орлеанского осталась дочь Анна, носившая титул мадемуазель де Монпансье и имевшая известный литературный салон, привлекавший многих интеллектуалов того времени. От брака с Маргаритой Лотарингской у него было еще две дочери (Элизабет и Франсуаза-Мадлен) и сын, умерший в детстве. После кончины Гастона, согласно традиции французского двора, следующим герцогом Орлеанским стал младший брат Людовика XIV Филипп.
Маршал де Бассомпьер
В романе «Три мушкетера» неоднократно упоминается фамилия маршала де Бассомпьера. Александр Дюма называет его «одновременно и католиком и протестантом: протестантом по убеждению и католиком в качестве командора ордена Святого Духа», а также «немцем по крови и французом в душе». При описании осады Ла-Рошели Бассомпьер Дюма «командовал отдельным отрядом» и «стрелял в головы таких же протестантских дворян, каким был он сам».
В романе «Двадцать лет спустя» Дюма рассказывает о заключении маршала в Бастилии и приводит весьма примечательный эпизод:
«Когда во времена заключения в Бастилии маршала Бассомпьера, просидевшего ровно двенадцать лет, его товарищи по несчастью, мечтая о свободе, говорили, бывало, друг другу: „Я выйду тогда-то“, „А я тогда-то“, — Бассомпьер заявлял: „А я, господа, выйду тогда, когда выйдет и господин дю Трамбле“. Он намекал на то, что после смерти кардинала дю Трамбле неминуемо потеряет свое место в Бастилии, тогда как он, Бассомпьер, займет свое — при дворе.
Его предсказание едва не исполнилось, только в другом смысле, чем он думал; после смерти кардинала, вопреки общему ожиданию, все осталось по-прежнему: господин дю Трамбле не ушел, и Бассомпьер тоже чуть не просидел в Бастилии до конца своей жизни».
Смысл написанного станет нам ясен после того, как мы познакомимся с реальным историческим персонажем, которого звали Франсуа де Бассомпьер, маркиз д’Аруэ.
Это знакомство будет тем более полезно, что склонный к мотовству, вечно в долгах, красивый и ловкий, маршал де Бассомпьер представляет собой одну из наиболее колоритных и одновременно типичных фигур французского светского общества XVII века. Этот человек родился в 1579 году в замке Аруэ. Он был не «немец по крови», как утверждает Александр Дюма, а родом из старинной лотарингской дворянской семьи, чьи земли лежали между Францией и Люксембургом.
С его фамилией связана одна легенда. Вот она в том самом виде, в каком ее представил сам Франсуа де Бассомпьер в своих записках, написанных в тюрьме и получивших название «Журнал моей жизни».
Жил был некто граф д’Оржвилье, которому однажды по возвращении с охоты пришла фантазия войти в комнату, находившуюся над главными воротами его замка и давно не отпиравшуюся. Он нашел в ней женщину, лежавшую на кровати превосходной работы и застланной удивительно тонким бельем. Женщина эта была прекрасна, и так как она спала или притворялась спящей, то граф решил остаться в комнате.
