Эдвард Радзинский - Триллер в век мушкетеров. Железная маска
Незнакомец замолчал и ждал ответа. Ответ последовал незамедлительно. Фуке отказался!!! Он сказал, что многое понял в своем заточении. У него нет задачи обрести свободу. Он уже обрел ее в себе самом. Теперь он хочет одного – ВЫСТУПИТЬ на процессе. Благо процесс будет открытым. Он решил обличить систему, частью которой он был сам. Но лишь верхней ее частью. Над ним, на самой вершине этой системы вседозволенности, были вор Мазарини и… – Фуке усмехнулся, – и королевская семья.
– Да, я бесконтрольно брал деньги из казны, но возвращал в казну часто куда больше. Я лишь одалживал у казны деньги, а они забирали. Они опустошали казну и хотят это делать и дальше. Боюсь, что когда-нибудь все закончится пустой казной, голодом, восстаниями черни и кровью, кровью, кровью! Их Величества король и королева-мать не поняли уроков Фронды… Я хочу рассказать об этом публично на процессе… предостеречь Францию и моего короля.
– Вы не боитесь, что ваш король и его мать отправят вас на эшафот?
– Не думаю… Королева-мать слишком боится, что я раскрою некую тайну… хотя я ее не раскрою. Впрочем, я не боюсь эшафота.
– Вы правы… эшафота не будет, – сказал незнакомец после некоторого раздумья. И добавил: – Король заточит вас в тюрьме навсегда. Вы готовы?
– Значит, так хочет Господь. Значит, я заслужил. Бог – строгий судья.
На башне замка часы пробили полдень. Наступало время допросов Фуке.
В дверях появился д’Артаньян – отвести Фуке в Арсенал, где шли ежедневные допросы. Незнакомцу пора было уходить.
Он встал, простился с Фуке и д’Артаньяном и покинул тюрьму.
Впоследствии, по уходе незнакомца, д’Артаньян весь день тщетно искал приказ короля. Но в секретере, куда он положил королевский приказ (он отчетливо помнил это), гасконец его не нашел. В секретере он нашел лишь пустой клочок измятой бумаги. Да, незнакомец сумел проделать то, что с успехом демонстрировал в вашей стране некто Вольф Мессинг. Мессинг мог вручить охране кусок бумажки, и охранник видел перед собой пропуск, подписанный самым ответственным лицом. Это же сумел проделать странный незнакомец, о котором поведал в своих «Записках» все тот же граф Сен-Жермен.
Фуке и д’Артаньян вернулись в камеру к обеду.
В тюрьме Фуке стал вегетарианцем, и д’Артаньян покупал для него свежую рыбу. Д’Артаньян предложил приготовить отличную черную треску. Но Фуке отказался. Вчерашний хозяин знаменитых поваров, любитель и ценитель изысканной еды, он теперь почти ничего не ел. И каждую субботу исправно постился – жил на хлебе и воде. Сегодня была суббота, и вместо еды Фуке занялся обычными своими делами. Гасконец видел его либо молящимся на коленях, либо пишущим и читающим за столом.
Но в тот день д’Артаньян прервал его занятия и начал переговоры. Он сообщил Фуке от имени короля, что, возможно, Его Величество заменит смертную казнь изгнанием, если… Если Фуке на процессе признает свои преступления. В ответ Фуке только усмехнулся:
– Вы хорошо сказали «возможно»… О нет, дорогой друг, именно тогда Его Величество преспокойно повесит меня. Сообщите Его Величеству, что я уверен в этом так же точно, как уверен он. Так что оставим пустой торг. – И, помолчав, добавил: – Но главное, успокойте Ее Величество королеву-мать. Сообщите ей, что верноподданный Фуке просит, чтобы она не беспокоилась. Каков бы ни был приговор, Фуке будет нем как рыба.
Д’Артаньян с изумлением слушал эти слова. Он долго не решался передать их королеве. Наконец решился. Королева выслушала и попросила мушкетера забыть слова Фуке. Гасконец получил в награду второй великолепный перстень – знак большой благодарности королевы Анны.
В это время в Париже было модным «сочувствовать несчастному Фуке». Это стало дозволенной фрондой, направленной как бы не против короля, но против бессердечного и скучного Кольбера.
Дамы аккуратно ходили на модную теперь прогулку – к стенам Бастилии. Повидать несчастного месье Фуке, когда его поведут в Арсенал для допросов… Это было «то!» (по-нынешнему – «круто!»).
Многочисленные возлюбленные Фуке приходили сюда вместе со своими подругами и… новыми любовниками. Площадь перед угрюмой Бастилией все больше напоминала площадь перед дворцом, где дают бал. Останавливались великолепные экипажи. Знаменитые красавицы, щеголяя модными туалетами, высаживались из экипажей и разноцветными стайками фланировали по площади в сопровождении слуг и кавалеров. Здесь теперь стало популярно устраивать любовные свидания, обмениваться записочками… Даже появилась галантная фраза: «Встретимся у Фуке». Весь этот цветник женской красоты ждал торжественной минуты, когда Фуке вели на допрос в Арсенал из Бастилии.
И одна из бесчисленных его возлюбленных, та самая графиня Л., с которой он провел последнюю ночь, написала свои впечатления подруге:
«Мне не терпится рассказать вам, дорогая. Маркиза де С. (маркиза де Севинье) предложила мне пройтись к Бастилии, чтобы повидать нашего бедного друга по пути в Арсенал, к гадким судьям. Мы подошли к площади перед тюрьмой и начали поджидать, прогуливаясь. Мы обе были в масках. Наконец увидели его. Подойти к нему близко нельзя, стояла цепь мушкетеров. Рядом с ним шел г-н д’Артаньян, за ними шествовал целый отряд… У него был такой задумчивый вид. Когда я увидела его, у меня буквально задрожали колени, а сердце забилось так сильно! Нет! Нет! Это было невыносимо – увидеть его в этаком положении!.. Как же он изменился, как ужасающе постарел! Я оперлась о руку маркизы, боясь потерять сознание. В этот момент они поравнялись с нами. Любезнейший г-н д’Артаньян весело подмигнул нам, слегка подтолкнув нашего бедного друга, обращая на нас его внимание. Наш друг приветствовал нас, и на его лице появилась знакомая прелестная улыбка. Интересно, узнал ли он меня под маской, подсказало ли ему сердце?.. Но мне стало не по себе, когда я увидела, как он входит в эту беспощадную маленькую дверцу судилища, и я вновь едва не потеряла сознание. В Париже все только и говорят о его силе духа и твердости».
Королю доносили о модных сборищах. Кольбер предложил допрашивать олигарха в Бастилии, но король раздраженно прервал его. В Париже можно многое, но нельзя покушаться на то, что модно. Людовик представлял, сколько злых шуточек вызовет подобный запрет. Он знал правила: король Франции может быть жестким, но смешным быть не может.
Но Людовик нашел выход.
Наступила весна, в Париже потеплело. Король приказал переехать в Фонтенбло – в прохладу, в любимые вековые деревья старого парка. «Самое красивое в мире – это кроны деревьев, – сказал Людовик матери. – Я соскучился по красоте». Но, уезжая из Парижа, он перевел в Фонтенбло… Палату правосудия! Так что теперь вдали от Парижа, в Фонтенбло, должны были продолжиться допросы Фуке и его сподвижников.
