М. Новоселов - Николай Эрнестович Бауман
В первые дни после своего освобождения Бауман хотел отдохнуть, войти в курс событий — «осмотреться в обстановке», как он говорил товарищам по работе в МК большевиков. Но не такова была кипучая, боевая натура большевика-ленинца, прирожденного массовика-организатора, чтобы ограничиться только «ознакомлением с обстановкой». Уже на четвертый день по выходе из тюрьмы Бауман посещает рабочие собрания в Лефортовском и Сокольническом районах. Рабочие радостно приветствуют своего старого друга и руководителя. А Николай Эрнестович с неменьшей радостью видит, как далеко вперед шагнула революционная, рабочая Москва за те шестнадцать месяцев, которые он провел в стенах Таганской тюрьмы. Непрерывные митинги в высших учебных заведениях, остановка фабрик и заводов, агитация даже в воинских частях — все это захватывало своей новизной, широтой невиданного доселе размаха событий. Бауман посещает железнодорожные мастерские Курской дороги — один из наиболее революционных центров рабочего движения в смежном с Лефортовским районе. Где бы ни появился Бауман — всюду он видит картины, совершенно несравнимые с обстановкой июня 1904 года, когда Николая Эрнестовича арестовали и отправили в Таганскую тюрьму. Бастуют печатники, металлисты, работники связи, текстильщики… даже официанты присоединились к забастовавшим. На улицах и площадях — демонстрации, с пением революционных песен, с красными флагами, с антиправительственными лозунгами.
Полиция напрягает последние силы в бесплодных попытках остановить разлившиеся волны народного негодования.
В противовес рабочему движению в отдельных районах начинает поднимать голову черная сотня. Полиция и охранное отделение усиленно формируют отряды, подбирая головорезов, для «защиты царя-батюшки».
На Гавриковой площади издавна темнело большое серое здание хлебной биржи. Здесь «хлебные короли» вершили свои дела, поучали многочисленных весовщиков, надсмотрщиков и приказчиков, как надо «вести без убытка» торговые дела. С неистовой злобой вели они речи о забастовках, натравливая зависящих от них служащих и рабочих на революционеров, твердили о том, что «красные и студенты против бога и царя идут».
Но, конечно, эти заправилы и воротилы «большой коммерции» сами в открытых выступлениях против рабочих-демонстрантов не участвовали. Совместно с полицией купцы и домовладельцы, содержатели трактиров и чайных лишь вербовали черную сотню.
Они предпочитали загребать жар чужими руками, натравливая на революционеров деклассированных, опустившихся «на дно» уголовников, пропойц.
Царское правительство хваталось, как утопающий, за каждую соломинку, пытаясь в организации подонков, деклассированных элементов найти помощь и поддержку.
Вместе с тем оно решилось на издание пресловутого манифеста 17 октября, пытаясь этим шагом затормозить развитие революционных событий. Царизм надеялся выиграть время, перестроить ряды своих защитников и, выждав момент, нанести революции решительный удар. Николай II в лицемерных выражениях призывал своих подданных к спокойствию. Манифест 17 октября широковещательно обещал «незыблемые основы гражданской свободы», в том числе неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний… Ленин дал исчерпывающее определение этому хитрому шагу царизма: царь уже не может править страной при помощи грубой силы, вынужден обещать «гражданские свободы» и даже «законодательную думу».
«Самодержавие уже не в силах открыто выступить против резолюции. Революция еще не в силах нанести решительного удара врагу. Это колебание почти уравновешенных сил неизбежно порождает растерянность власти, вызывает переходы от репрессий к уступкам, к законам о свободе печати и свободе собраний»{В. И. Ленин, Соч., изд. 4, т. 9, стр. 363.} — писал В. К. Ленин.
Большевики с первого же момента появления манифеста призвали рабочие массы не верить ложным обещаниям царизма.
И Московский комитет, на заседаниях которого неизменно присутствовал Бауман, немедленно повел широкую агитационную работу о задачах партии, о задачах рабочих в эти решающие дни.
Глубоко вскрыта настоящая цель манифеста в прокламации Московского комитета большевиков:
«Товарищи! Наша грозная стачка нанесла ненавистному правительству страшный удар. Растерявшееся правительство хватается за единственное оставшееся у него средство, — оно бросается в объятия буржуазии и умеренно-либеральных его прислужников…
Наша стачка нанесла царскому правительству страшный удар, но вместе с тем она ярко доказала нам, что одной забастовкой убить его, стереть с лица земли нельзя. Оружие! Дайте нам оружие!..»{«Большевистские прокламации и листовки по Москве и Московской губернии:». М. — Л., 1926, стр. 301.}
Наступил день 18 (31) октября 1905 года.
В этот день по всей Москве произошли большие демонстрации рабочих, интеллигенции, служащих, учащейся молодежи. Трудящиеся требовали освобождения политических заключенных. Народ требовал выполнения, реального доказательства одной из обещанных манифестом 17 октября «свобод». Так как рабочие справедливо полагали, что правительство попытается всячески оттянуть освобождение политзаключенных, то демонстранты двинулись со всех концов Москвы к Бутырской и Таганской тюрьмам, где еще находилось большое число арестованных революционеров. В эти дни в Москве, по инициативе Московского комитета большевиков, уже возникали вооруженные дружины рабочих. В Лефортове дружинники практиковались в стрельбе на огромных пустырях неподалеку от Синичкина пруда, в больших подвалах Технического училища на Коровьем Броду. Создавались запасы оружия и патронов, главным образом револьверов системы «Смит и Вессон». Возникали своеобразные штабы боевых дружин, причем место для этих военных точек выбиралось с таким расчетом, чтобы можно было контролировать две-три улицы или площадь. Так, на углу Селезневской и Долгоруковской улиц, в больших подвалах отделения булочной Филиппова, обосновался штаб дружины и небольшой склад оружия. Место было выбрано удачно: обширный двор граничил с тремя улицами; кроме того, перебравшись через невысокий забор, дружинники могли свободно сообщаться с Косым переулком, где тоже образовалась «точка» вооруженных рабочих. Точно так же организовывалась дружина и на углу Ирининской улицы и в районе Немецкой улицы: здесь дружинники держали тесную связь с большевиками, прочно обосновавшимися в стенах Технического училища.
И когда из многих районов Москвы двинулись группы рабочих к стенам Бутырок и Таганки, в рядах демонстрации шли многочисленные представители различных московских фабрик, заводов, и предприятий — Густава Листа, Гужона, «Новый Бромлей», типографии Кушнерева, Миусского парка кондитерской фабрики «Реномэ».
