Анатолий Лашкевич - В воздушных боях. Балтийское небо
Встретившись в тот день за ужином в столовой с Ханбековым, я поинтересовался подробностями сегодняшнего воздушного боя. Он доброжелательно рассказал:
— При сопровождении Ил-2 в район порта Азери наши летчики сбили 11 самолетов противника, четыре из них мы с Илюхиным. Мы, как всегда, были в группе боя. При подходе к цели заметили большое количество самолетов противника, которые подходили в район расположения кораблей со стороны берега. Командир группы майор Мироненко приказал Илюхину по радио связать их боем. Илюхин и сам уже направлялся туда. Кроме большого численного преимущества немцы имели преимущество и в высоте. Но Саша смело затащил меня в самую гущу боевых порядков противника! Мы всю ораву связать боем не могли, и многие прорвались к основной группе. Бой был очень напряженным. Иногда мы расходились с противником буквально в десяти метрах. В этом бою я впервые видел в момент зависания лица немецких летчиков, видел рисунки на борту их самолетов. Я и сейчас одно лицо прекрасно помню… Во время боя Илюхин передал мне:
— Вижу «пиковый туз»! — и тут же: — Уходи вверх!
Оказывается, «пиковый туз» сидел у меня в хвосте.
Я только успел резко взять ручку на себя, как он открыл по мне огонь. Я почти вертикально пошел вверх, одновременно наблюдая за противником. Мы оба зависли, но я видел, что нос самолета противника направлен немного ниже моего самолета, и потому совершенно не волновался. Я осторожно сделал «накидку», меня этому научил Саша, — скорость была слишком мала. В этот момент я встретил взгляд летчика. Он смотрел на меня, а я нахально — на него. Мы разошлись на малых скоростях. И буквально в этот момент я заметил Сашу, который снизу заходил в атаку. Длинная очередь, искры и пламя с самолета противника — и начинается его беспорядочное падение.
Саша очень рисковал — в хвосте у него сидел немец, который вот-вот откроет огонь. Я доворачиваюсь на несколько градусов и с самого неудобного положения, скорее только для отпугивания, открываю огонь. С атакованного самолета выбрасывается парашютист, и всевидящий Саша передает:
— Да ты здорово стреляешь, Хан!
Наши уже отштурмовались и ушли, а я никак не мог остановить пыл Илюхина. Он искал новую жертву. Пилотировали мы с ним фронтом. Ну и вот, после очередного маневра мы оказались в хвосте двух самолетов противника. Саша с ходу атаковал заднего, но немец отвернул от своего ведущего вправо, а ведущий пошел влево. Илюхин не хотел упустить никого и, передав мне по радио: «Добей, Хан!» — сам развернулся за ведущим «фоккером». Я добил немца, как мне было приказано, и на земле после посадки Саша страшно ругался на себя за то, что ему не удалось сбить и этот самолет.
Саша тоже рассказывал о бое, и вокруг него собралось много летчиков. В возбужденном состоянии он все говорил:
— Я Хана на всю эскадрилью не променяю!
В этот момент подъехал майор Мироненко и спросил меня:
— По кому так стрелял сильно немецкий летчик? Все ли ваши дома?
Я ответил:
— Стрелял по мне, но ничего серьезного не было.
А как в этот вечер штурмовики встречали нас в столовой! Каждый хотел нам подать руку, каждый хотел усадить рядом с собой и угостить.
Пара Илюхин — Ханбеков, в самом деле — виртуозная. Оба хорошо летали, хорошо видели, понимали друг друга. Вот что говорил о своем друге Саше Илюхине Николай Ханбеков:
«Такого сочетания положительных качеств я прежде ни у кого не наблюдал. Это человек, у которого и в мыслях не было покинуть меня в трудную минуту. Хорошо зная меня, он безгранично доверял мне в бою. Мы с ним, как любители подраться, почти всегда назначались в группу воздушного боя. Наша 3-я эскадрилья всегда прикрывала последнюю группу, и очень часто все шишки летели на нас. И опоздавшие немецкие летчики обрушивали весь свой гнев на нас с Сашей. Мы с ним к этому привыкли и были готовы. Как-то произошел такой случай, который тронул меня до глубины души. Илюхину поручили сфотографировать результаты бомбо-штурмового удара, одновременно находясь в группе боя. В этих случаях мы всегда уходили от цели с ним последними. Когда он сделал заход для фотографирования и уже лег на боевой курс, мы увидели несколько пар самолетов противника, приближавшихся к нам со стороны берега. Я почти раньше всех замечал противника, а Саша видел еще лучше меня. Я подумал, что Саша прекратит фотографирование и сделает это после боя. Но он продолжал фотографирование и передал мне:
— Хан! Быстро прикрой меня!
На боевом курсе одна пара успела атаковать его, но я удачно отбил эту атаку. И, только выполнив задание на фотосъемку, он спросил меня:
— Ну что, разгоним их по домам?
Я согласился. Мы дали такой бой — на удивление всем немцам. Их было несколько пар — правда, некоторые так и не ввязались в бой. Корабли, которые ранее стреляли по нам, прекратили огонь. Скажу честно, хотя, может, и не скромно, мне очень понравилось!
Саша стрелял с любого положения. Мы большого успеха не добились, но один самолет Саша сбил. Саша и я хорошо знали о том, что немцы боятся в бою наглых советских летчиков, поэтому Саша вел себя в бою очень дерзко и нагло, а мне ничего не оставалось, как следовать его примеру.
Когда мы вернулись домой, я спросил у него:
— Саша, почему ты так рискуешь собой? Неужели ты не мог сфотографировать корабли после боя?
Он ответил:
— Какой же здесь риск? Я был уверен, что все атаки ты отобьешь.
Я понял, что он настолько уверен во мне, что готов ручаться своей жизнью. Это меня тронуло. В душе я дал клятву: не допущу, чтобы Саша погиб в бою первым, буду защищать его до своей смерти. Он до безрассудства был храбрым, не раз по этому поводу я с ним ругался, и он каждый раз обещал мне, что больше нелепостей делать не будет. Однажды, после разведки, мы возвращались домой. Не долетая до аэродрома Тарту, Саша пошел на снижение. Он очень любил штурмовки по шоссейным дорогам. Вот и сейчас я думал, что он ищет цель. Но он повел меня прямо на аэродром Тарту на бреющем полете, сказав по радио: „Следи за мной!“ — выскочил на стоянки самолетов и пулеметно-пушечным огнем прошелся по всей стоянке. Затем пошел на петлю и при снижении, во второй половине петли, опять открыл огонь.
Мне так и казалось, что красные шарики от автоматов прошивают его насквозь, но он продолжал пилотировать уже без огня, показывая немцам, на что способен „русский Иван“. Показав им несколько полупетель с бочкой с последующим переворотом, он буквально вытаскивал самолет в метрах от земли. Автоматический огонь с земли прекратился, и мне казалось, что немецкие летчики с завистью наблюдали за виртуозом. Тем временем я несколько раз пустил по нему матом по радио, после чего он покорно прекратил хулиганить и мы благополучно вернулись домой.
