Элизабет Хереш - Николай II
Зима 1917 года холодная. При минус тридцати градусах население замерзает. Сказывается вызванное войной расстройство снабжения продовольствием и топливом. Поезда стоят. Паровозные котлы замерзают и лопаются. Транспорт частично парализован. Заводы останавливаются или вынуждены сокращать производство. За хлебом выстраиваются очереди. Депутаты Думы валят вину за возникший кризис на отдельных лиц, ответственных за продовольственное снабжение, будто бы они создали дефицит в своих личных интересах. Из-за повального призыва запасных многие крестьянские хозяйства не засевают землю. Все для фронта, все для победы…
Но народ не вдается в тонкие рассуждения. Для человека с улицы во всем виновно правительство, сформированное, по его убеждению, царицей. Тут и там вспыхивают беспорядки, раздуваемые агитаторами. В день памяти «Кровавого воскресенья» 1905 года, когда была безжалостно расстреляна демонстрация, раздаются первые крики протеста: «Хлеба! Долой войну! Долой правительство! Долой немцев!».
Примечательно, что на транспарантах не встречается ни единого слова против царя.
В донесении петроградской полиции за этот день можно прочитать:
«С утра в Петрограде ходили слухи о возможных беспорядках. Около часу дня в рабочих кварталах Нарвской, Коломенской и Александро-Невской частей становится известно, что забастовщики на всех заводах взяли верх над противниками стачки, и протесты против войны находят поддержку…».
Силы порядка не могут устранить причины беспокойства и хаоса. Они впрочем, еще способны уследить, чтобы кризисом не воспользовались подстрекатели и анархисты. В Петрограде не хватает времени для подготовки к наведению порядка и дисциплины, потому что составлявшие прежде гарнизон столицы отборные части отправлены на фронт, а их сменили крестьяне-запасники, которым недостает не только образования, но и верности царю. Как вскоре окажется, начальник гарнизона Хабалов не сможет рассчитывать на этих собранных с бору по сосенке солдат, когда их помощь потребуется.
В одной из мерзнущих очередей за продуктами у людей лопается терпение. Одни бьют стекла, другие врываются в лавки и хватают, что попадется. На некоторых заводах начинаются стачки, другие присоединяются к ним. Революция витает в воздухе.
Первые события происходят 25 февраля (10 марта) 1917 года. Комендант города Хабалов[91] телеграфирует в Могилев, где находится царь:
«Докладываю, что ввиду недостатка хлеба 23 и 24 февраля на многих заводах возникли стачки. 24-го бастовало до 200 000 рабочих, которые насильственно изгнали работавших. Уличное движение было остановлено рабочими. 23-го и 24-го днем часть рабочих прошла по Невскому проспекту, где они были остановлены. Насильственные действия выражались в битье стекол в лавках и остановке движения. Войска не прибегали к применению оружия. Четыре полицейских участка были разгромлены. Кучка демонстрантов рассеяна казаками. Утром полицмейстеру Выборгского района сломали руки и нанесли ранения в голову. Вахмистр Крылов убит при разгоне сборища. К подавлению беспорядков привлекались, помимо частей Петроградского гарнизона, пять эскадронов 9-го запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня Павловского лейб-казачьего полка[92] и пять эскадронов Гвардейского запасного кавалерийского полка».
Один офицер, приехавший с Западного фронта в Петроград на приемку бронепоезда, вспоминал о поведении коменданта в тот день:
«По прибытии мне сразу бросилось в глаза, что что-то тут не так. Очереди за хлебом и нервозная атмосфера. Когда мы 26-го были готовы, я отправился в Петроградское управление военных сообщений. Офицеры волновались, что не принимается никаких мер против начинающих волнений и беспорядков. Командующий округом генерал Хабалов, с которым я лично разговаривал, униженно выпрашивал на глазах другого офицера — Георгиевского кавалера — броневики из Гатчины для патрулирования города. Генерал убеждал его, что не о чем беспокоиться, полиция в полной готовности, а вводить регулярные части не нужно и по политическим соображениям нежелательно — это унижает офицерскую честь. И закончил: идите и спокойно работайте!».
Другой очевидец тех дней, сын убитого в 1911 году премьер-министра Столыпина, так комментирует действия Хабалова: «Он спас офицерскую честь и отдал столицу восставшим…».
Царь ответил Хабалову телеграммой:
«Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, нетерпимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией.
Николай».Николай еще не понимает, насколько серьезны события. Во-первых, это просто беспорядки, считает он, подавлять которые — дело привычное, во-вторых, пусть этим занимаются комендант и министр внутренних дел, им положено. Однако последний, пресловутый Протопопов, не решается раскрыть государю глаза на истинное положение дел и тем дискредитировать себя.
На следующий день, 26 февраля (11 марта), Родзянко телеграфирует царю:
«Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Вообще беспорядки продолжаются. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Частью войска стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца.
Родзянко».Царь все еще не понимает. Протопопов ничего подобного не сообщает, поэтому Николай говорит Алексееву: «Этот истерик Родзянко, видимо, сошел с ума!»[93].
Поэтому он решает отправить генерала Иванова с одним надежным полком с фронта на подкрепление в столицу[94]. 27 февраля (12 марта) — решающий день. Как всегда, во внутриполитических кризисах определяющую роль играет позиции армии. Все больше солдат под воздействием революционной агитации переходит на сторону восставших и, вместо того чтобы рассеивать их, вместе с ними толпами устремляется к Государственной думе. Это молодые, неопытные запасники из низших слоев населения, которые легко поддаются призывам к восстанию и уговорам агитаторов[95]. Офицеров, которые пытаются навести дисциплину в своих частях, просто убивают. Очевидец рассказывает:
«Армия начала переходить на сторону народа. Никто уже не чувствовал себя в безопасности под охраной жандармов и полиции. Всюду толпы, крики: «Хлеба, хлеба!». Повсюду драматические сцены. Батальон Семеновского полка получил приказ очистить Невский от повстанцев. Он выступает туда и наталкивается на батальон Волынского полка, который только что перешел на сторону народа. Неуверенность — что же будет? И вдруг совершенно седой пожилой офицер, командующий гвардейцами, выпрямляется в стременах и кричит своим людям: «Солдаты, я не могу вам приказать стрелять в ваших братьев, но я слишком стар, чтобы нарушить присягу!», — приставляет к виску револьвер и стреляется. Его тело заворачивают в знамя, а солдаты сливаются с народом».
