Владимир Першанин - Сталинградская страда. «Ни шагу назад!»
Вечером, уже в темноте, очередную группу раненых переправили через Волгу. Было слышно, как шуршали о борт льдины, однако река, несмотря на морозы, пока не встала. Немцы по-прежнему продолжали обстрел, но колесный пароходик, загруженный по ватерлинию, благополучно достиг левого берега.
Потом началось мое путешествие по госпиталям. Вначале лежал в Ленинске, но рука заживала плохо. Осколок перебил кость сантиметрах в пятнадцати ниже плечевого сустава, трещины шли до плеча, вызывая воспаление. Будь рана немного пониже, мне бы ампутировали правую руку, но хирурги не решились трогать плечевой сустав, снова резали, чистили рану.
Из Ленинска перевезли в Ахтубинск. Затем, когда начался остеомиелит, меня отправили в крупный фронтовой госпиталь в Астрахань, где работали опытные специалисты из Москвы, Киева. Руку спасли, в гипсе я пролежал два с половиной месяца. Когда его сняли, на руку было страшно смотреть: ссохшаяся, с пятнами отмирающей кожи, даже пальцы не шевелились.
Начали делать лечебную физкультуру, рука постепенно входила в норму, а перед праздником 23 февраля я наконец получил письмо из дома. Но оно оказалось нерадостным. В апреле сорок второго года под Ржевом погиб отец. Узнал я об этом лишь спустя десять месяцев.
Остальные в семье были живы и радовались за меня, надеясь, что после госпиталя отпустят на побывку домой, а может, комиссуют. Мама просила написать письмо родителям Вити Манохина, которые не верили похоронке (случалась иногда путаница), и сообщить, как все на самом деле было. Я не мог держать в пальцах карандаш, и под мою диктовку подробное письмо о гибели друга написал сосед по палате. Он же отправил письмо и моим родителям, где всячески расхваливал меня.
Из госпиталя я выписался в мае. Полгода находился в Астрахани, служил в комендантской роте. Здесь получил медаль «За оборону Сталинграда» и «За отвагу». К «Отваге» меня представил Степан Хомченко, который тогда, в июле, исполнял обязанности командира роты.
Позже меня признали годным к несению строевой службы, но рука двигалась плохо. Какое-то время был помкомвзвода в бронебойной роте, воевал под Севастополем, где снова был ранен в ту же правую руку. После очередной выписки из госпиталя ожидал, что дадут отпуск, но вместо этого с месяц пробыл в запасном полку, а затем ушел на передовую, где меня назначили старшиной роты.
Прошел Румынию, снова был ранен, получил осколок в ногу (рана оказалась так себе). Не желая покидать роту, где уже привык к ребятам, лечился в санчасти и дошел до Венгрии.
Демобилизовался в сорок шестом году как ограниченно годный к военной службе. Сам себе не верил, когда шел по своей улице. Наш дом уцелел и казался каким-то маленьким и приземистым. А может, я вырос? Встретила меня бабушка, остальные были на работе. Собрались вечером, а ребят-одноклассников и дружков-соседей никого нет. Почти все погибли, кое-кто дослуживал в армии.
Вечером я сидел за столом в окружении матери, сестер, нескольких соседей по улице. Мама плакала. Все не верила, что я вернулся. О своей послевоенной судьбе скажу коротко. Женился, прожили с женой Марией Викторовной сорок шесть лет. Вырастили двоих сыновей и дочь. Когда умерла жена, я уехал от тоски к старшему сыну в деревню.
Прожил там лет восемь. Работник из меня был никакой, инвалид. Рука почти не гнулась, сноха была недовольна, требовала, чтобы я ей отдавал всю пенсию. Я к таким вещам не привык, но разлад в семью сына вносить не стал, да и тянуло на родину. Вернулся в Бекетовку, где живут обе дочери, четверо внуков.
Как участник войны получил хорошую квартиру, но отдал ее дочери. Привык к своему старому дому. Живы еще несколько моих приятелей, тоже прошедших войну. На 9 Мая собираемся, отмечаем День Победы. Война в памяти навсегда осталась.
