Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена

мы пошутили — ты посмейся,

забудь заботы и развейся!»

Всевозможные нежные пожелания веселого Рождества от Эллы Дорогому Ники!

1890

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1253. Л. 26–26 об. — на англ. яз.)

1891 год

Для Елисаветы Феодоровны 1891 год начинается с того, что она извещает близких людей о своем решении принять Православие. Ее письма идут в Индию вслед за совершающим кругосветное путешествие цесаревичем Николаем, к родным в Дармштадт и Англию. Отец ответил, что он против, а бабушка, королева Виктория — за. Николай «остолбенел от удивления и радости».

Чин присоединения Елисаветы Феодоровны к Русской Православной Церкви был совершен в Лазареву Субботу, а на Пасху она уже причащалась вместе с мужем — к великой радости Александра III, Марии Феодоровны, цесаревича Николая и, конечно же, Сергея Александровича.

Почти сразу же, после извещения Елисаветы Феодоровны о своем решении, Александр III объявил Сергею Александровичу свою волю о назначении его московским генерал-губернатором. Москва встретила брата государя и его благоверную супругу 5 мая. Для нее начался новый жизненный этап.

В течение года Елисавета Феодоровна, как жена московского генерал-губернатора, участвует в различных благотворительных акциях, а в конце года вместе с Сергеем Александровичем проводит свой первый московский благотворительный базар.

Отдыхать они по-прежнему едут в Ильинское, где царит счастье: Павел Александрович и Александра Георгиевна ждут второго ребенка, но внезапно Александра Георгиевна умирает при родах. Сергей Александрович заколачивает двери комнаты, в которой скончалась невестка, и нянчится с младенцем Дмитрием. В это время у Елисаветы Феодоровны идет подготовка к открытию Елисаветинского благотворительного общества, цель которого «попечение о вскормлении и воспитании законных младенцев, которые по бедности и беспомощности их родителей, могли бы остаться, за отсутствием такого попечения, без приюта и призрения».

4 августа цесаревич возвратился из многомесячного путешествия в Петербург, но прежде заехал в Москву и в Троице-Сергиеву Лавру, к мощам преподобного Сергия Радонежского. В белокаменной его встретил Сергей Александрович, а Елисавета Феодоровна ждала в Петербурге вместе с родителями. Наконец-то Николай снова мог поговорить с «тетенькой» о своей возлюбленной Pelly — Аликс.

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — цесаревичу Николаю Александровичу

Открытка. <1 января>. Ильинское

Моему дорогому Ники благословения на следующий год.

Любящая тебя тетенька Элла.

1890–1891

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1253. Л. 25–25 об. — на англ. яз.)

Вел. кн. Сергей Александрович — цесаревичу Николаю Александровичу

1/13 января. Петербург — Индия (Сахоре)

Преображенцы просят принять их душевные пожелания счастья на новый год. Сергей.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1399. Л. 57.)

Цесаревич Николай Александрович — вел. кн. Сергею Александровичу

6 января. Агра

Мой дорогой дядя Сергей,

От души благодарю тебя за твое милое письмо и чудную булавку, которая меня весьма обрадовала. Грустно было проводить этот великий праздник нам одним так далеко от родины; конечно, здесь все ново и так удивительно интересно, но в такие дни особенно тянет домой в свою семью. Извини меня, мой друг, что это письмо выйдет очень коротким, но действительно у нас свободное время считается минутами.

Я писал тетеньке о том хорошем впечатлении, которое оставил нам Египет и сам Хедив, наш большой приятель. Но Индия это совершенно нечто особое сама по себе, до сих пор сохранившее в некоторых местах всю прелесть сказочного мира. Эти места — независимые государства магараджей, мы уже были в гостях у трех, из них два первые Джодпор и Джейпор очень напомнили мне средние века. Не столько сама обстановка, даже запах в их дворцах поразили меня чем-то древним и таинственным. Приезд в Джейпор останется мне навсегда памятным, магараджа устроил нам процессию на слонах, мы на них въехали в город, проехали мимо его дворца и выехали в другие ворота к дому, где мы жили.

Вид этих улиц с красивыми индейскими домами, пестрой толпы царедворцев, <нрзб.> перед слонами и вид войск, стоявших шпалерами, а главное сами слоны, покрытые золотом — вся это картина была вылитая сцена и веды^[530]. Описать это невозможно и не стоит, нужно быть там и увидеть этот мир своими глазами. Дэли^[531] мне весьма понравилось, там мы осматривали чудную приемную палату императоров, выточенную из мрамора. В Лагоре было совсем холодно и кроме форта со старым дворцом ничего особенного. Здесь в Агре мы видели великолепие всего мира — идеальную мраморную Таг, громадный мавзолей одной императрицы^[532], с инкрустациями эмали — все это бесподобно и просто один восторг!!! Покупаем массу вещей, я, конечно, разоряюсь. Кончаю и попрошу тебя поцеловать от меня тетеньку за подарок. Прощай мой милый. Желаю тебе всего лучшего.

Ники.

(ОР РГБ. Ф. 253. Т.1.К. 20. Ед. 11. Л. 9–10 об.)

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — цесаревичу Николаю Александровичу

5 января. Петербург

Милый Ники,

Мои первые строки к тебе в этом новом году принесут известие, которое, я надеюсь, тебя порадует. Я решилась, наконец, присоединиться к вашей вере и хочу сделать это до Пасхи, чтобы можно было причаститься на Страстной неделе. Мне предстоит этот великий шаг, для меня начнется новая жизнь, но я верю, что Бог благословит мое решение. Помнишь ли тот день, когда мы разговаривали на балконе, который выходит во двор? Тогда ты впервые сказал мне о Pelly (Аликс. — Сост.) — для меня это тоже был знаменательный день — тогда Сергей впервые заговорил со мной о своей вере, и я сказала, что хочу узнать ее глубже. И вот, полтора года прошло; в то лето мы с ним много читали, но потом снова потянулись долгие месяцы сомнений и тревог. Мне все время хотелось отложить решение, хотя «аи fond de mon coeur» (в глубине души — фр.) я уже принадлежала к вашей вере. Увы, я слаба — я не имела довольно силы, довольно веры. Наконец, я почувствовала, насколько безнравственно с моей стороны оттягивать переживания, болезненные разговоры со старыми друзьями, — как нечестно было внешне, для мира, оставаться протестанткой, в то время как душа моя уже принадлежала к Православию. Это была ложь перед Богом и людьми, страшный грех, в котором я раскаиваюсь всем сердцем. В следующем письме я смогу сообщить тебе, какие ответы я получу из дома на эту новость. Надеюсь, хорошие, хотя боюсь, что многие огорчатся и не поймут. Бог даст, это придаст силы и Pelly, когда настанет час. Как я желаю этого!

Я сказала твоим Папа и Мама после ужина в старом году, и Павлу с женой — в первый день нового года; когда получу ответ из дома, скажу Михен; и только тогда это перестанет быть секретом. Боюсь, она примет это близко к сердцу, и страшусь той минуты, когда придется ей об этом сказать. Ты пока скажи одному Георгию и дождись моего следующего письма, прежде чем сообщать остальным.

Pelly здорова, но ушибла на катке руку и не могла мне писать целую вечность. Я с таким нетерпением жду ее письма — хочу знать, как она это воспримет — она ведь знала, что я собиралась это сделать, хотя я и сама не думала, что сделаю это сейчас.

Идет вечерняя служба, я слышу звон Аничковых колоколов^[533], а потому откладываю перо. Допишу эти строки вечером, прежде чем ложиться спать.

Да хранит тебя Бог, мой мальчик! Буду молиться за тебя и за нее. С самыми нежными чувствами к вам обоим от меня и Сергея, твоя крепко любящая Элла.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1253. Л. 31–33об. — на англ. яз.)