Антон Деникин - Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г.
Это я отмечаю не с целью искать виновных, а для того, чтобы предостеречь от опасности искать причину неудачи в области политики.
А эта опасность есть.
И. П. Романовский на этих днях сказал мне примерно следующее: «Мы с вами несколько расходимся в наших политических воззрениях, и я не могу умолчать, что, по моему глубокому убеждению, мы сорвались на том, что в Малороссии фактически проводили слишком правую „гетманскую“ политику.
Н. И. Астров, представляя свою записку об изменении политического курса, также считал, что одна из причин неудачи – это неправильная политика.
Я лично считаю, что здесь не в политике дело, а в том, что мы не умели устроить тыла, не умели и не могли обуздать грабежи и насилия, чинившиеся и войсками, и Государственной стражей, и органами контрразведки.
Если же мы теперь начнем менять политический курс, то попадем в еще более тяжкое положение.
2. Реорганизация «Особого совещания».
Сговориться с казаками теперь будет трудно. Вчера мне Харламов сказал: «Не скрою от вас, что настроение среди членов конференции несколько изменилось и некоторые говорят так: когда Добрармия занимала Орел, то с нами не церемонились и говорили очень твердым языком; теперь пора и нам заговорить другим языком».
Но если б даже разговоры с казаками шли гладко, вряд ли теперь своевременно создавать всю ту постройку, которая намечалась.
Н. И. Астров настойчиво доказывает (а Федоров к нему присоединяется), что «Особое совещание» отжило свой век, что теперь надо создать небольшое деловое правительство (из пяти-шести начальников главнейших управлений) и через него Вашему Превосходительству управлять всеми «министерствами». При таком небольшом «волевом» (как выражается Н. И. Астров) правительстве должен быть законосовещательный орган.
Этот вопрос члены «Особого совещания» просили поставить на обсуждение в присутствии Вашего Превосходительства.
Сегодня был у меня П. Б. Струве. Говорит, что все (и правые, и средние, и левые) ругают «Особое совещание».
Что, по его мнению, надо положить руль направо и, отметая всякое соглашательство, твердо проводить военную диктатуру.
Должен сказать, что с эвакуацией начальников управлений в Новороссийск, а управлений – в Крым дело осложняется чрезвычайно.
Ясно, что «Особое совещание» действительно надо реорганизовать, но как – это сказать трудно».
Эти два документа поставили вновь и весьма остро вопрос об «Особом совещании». Было ясно, что дальнейшее существование его становится невозможным психологически. Кроме того, и в техническом отношении общая обстановка требовала действительно большей концентрации власти, сокращения и упрощения ее органов.
Приказом моим от 16 декабря была проведена реорганизация управления, вылившаяся в такие формы:
1. «Особое совещание» упразднено.
2. Упразднены Отдел законов и Управление продовольствия, самостоятельный Отдел пропаганды подчинен начальнику Управления внутренних дел, и должности начальника военных сообщений и начальника путей сообщений соединены в одну; точно так же соединены в одно ведомства морское и военное.
3. Учреждена новая должность главного начальника снабжений, к которому перешли функции военного снабжения, санитарной части и общего продовольствия.
4. Образовано правительство из глав шести ведомств (военно-морского, внутренних дел, финансов, сообщений, снабжении, торговли и промышленности, юстиции)[[195] ].
5. Начальник Управления иностранных дел и Главный контролер подчинялись непосредственно главнокомандующему; начальники Управлений земледелия и землеустройства, народного просвещения и исповеданий, также не входя в состав правительства, по вопросам, превышавшим их права, должны были входить с представлением к последнему.
6. При правительстве учреждалось «Совещание по законодательным предположениям.
Несравненно труднее обстоял вопрос о политическом курсе и составе правительства… Я ответил на него оставлением в силе данного мною «наказа» и оставлением в должности генерала Лукомского, стоявшего во главе правительства в течение нескольких месяцев – деятеля правого, но официально не носившего партийного штампа. При указанных выше условиях менять главу правительства не имело смысла.
Этот мой шаг произвел в свое время большое впечатление на общественные круги и вызвал всевозможные толки и догадки относительно внутренних, «скрытых» побуждений, вызвавших его.
Ближайшие дни показали, что и либеральная группа «Особого совещания» не вполне правильно восприняла свершившееся.
Отступление продолжалось, штаб Добровольческой армии перешел уже в Таганрог, и Ставка перенесена была временно в Ростов. Председатель правительства генерал Лукомский на первом же докладе сообщил мне, что либеральная группа «Особого совещания» обратилась к нему с просьбой ввести в состав правительства… А. В. Кривошеина и инженера Чаева[[196] ]. Не сказав ни слова, я утвердил их назначения. Эта капитуляция побудила меня при ближайшей встрече с моими бывшими сотрудниками по «Особому совещанию» (либералами) бросить им фразу, выражавшую удивление и укор… В ответ один из них писал в то время генералу Романовскому:
«В нашей записке был дан план концентрации власти с привлечением в нее казачьих элементов. При этом имелось в виду, что опыт коалиции, вызвавший провал основной земельной реформы и всего местного гражданского строительства, осужден. Мы ожидали смены почти всего действующего состава, начиная с главы правительства. Но назначением генерала Лукомского предрешался вопрос о дальнейшем направлении внутренней политики. Этим устанавливалось ее правое направление с сохранением военной бюрократизации гражданского управления. Подчиняясь этому решению, мы должны были направить все внимание на создание сильной, а следовательно, однородной и технически наилучше оборудованной власти. Отсюда вытекала необходимость именно в рядах правых искать наиболее сильных, наиболее активных элементов. Мы прежде всего обратились к Савичу, но, когда он категорически отказался, остановились на Кривошеине и Чаеве. В тяжелых условиях переживаемого момента мы не считали себя вправе считаться с политическими и иными недочетами этих людей, на которые мы своевременно указывали и главнокомандующему, и считали себя, по долгу совести, обязанными указать на них, как на наиболее сильных и пригодных для однородного и способного к действию правого кабинета».
Впрочем, Н. И. Астров несколько иначе определял отношение либеральной группы:
«Мы не хотели усмотреть в этом принятие нового – правого – курса. Но это было и не то, что мы предполагали, ибо образовывалось новое правительство – не определенного политического курса, связанное с Вами единством понимания политических задач, а чисто техническое для наилучшего разрешения невероятно сложных технических задач, выдвинутых временем и обстановкой.
