Ги Бретон - Когда любовь была «санкюлотом»
Больше двух лет эта девица вдохновляла все политические поступки, заявления и речи будущего «монтаньяра».
Шабо, Базир, Делоне — депутат от Анжера, которым мадемуазель Дескуэн занялась несколько позже, и еще многие другие революционеры были не более чем марионетками в руках баронессы Элдерс, которая дергала за веревочки, к огромной радости иностранных монархов, мечтавших ослабить и унизить Францию.
Однако связь с девицей Дескуэн не мешала бывшему капуцину вести распутную жизнь, к которой была склонна его богатая натура.
В компании со своим другом Клодом Базиром и «девицами по два су» он устраивал весьма смелые вечеринки. Вот что пишет об этом его биограф виконт де Бональ: «Он устраивал самые отвратительные оргии и редко ложился спать трезвым. Много раз собутыльники приносили его домой в стельку пьяным. Выходки этого человека были так ужасны, что хозяин по требованию других жильцов вынужден был указать ему на дверь!»
* * *Шабо переехал в дом № 18 по улице Сен-Тома-дю-Лувр, где жил в полном достатке благодаря щедрости одной маркизы, которая, по словам Луи Гастина, была «не слишком привлекательна, зато очень богата».
Именно в это время знаменитый барон де Батц, жаждавший «запятнать революцию через ее апостолов» и собиравший сведения обо всех депутатах Конвента, узнал о беспорядочной жизни Шабо.
— С помощью подобного типа, — сказал он одному из своих друзей, — я смогу забрызгать революцию грязью и спасти монархию…
Побыв игрушкой в руках баронессы Элдерс, экс-капуцин попал в руки барона Батца.
Барон послал к Шабо двух своих агентов — братьев Шронфельдов, австрийских евреев, выдававших себя в Париже за ярых якобинцев Юниуса и Эмманюэля Фрйев. Чтобы усыпить подозрительность Шабо и получить власть над ним, братья, естественно, воспользовались помощью женщины.
Их сестре Леопольдине было шестнадцать лет. Они представили ее бывшему капуцину как ангела, добродетельного и нежного. У нашего депутата немедленно загорелись глаза.
— Леопольдина совсем недавно в Париже, но ей уже делали предложение. Ведь она очень красива, а ее наследству позавидовала бы и принцесса…
Хитрость была довольно грубой, но она удалась, и Шабо, привлеченный состоянием лже-Фреев, попросил руки Леопольдины. Агенты барона Батца были вне себя от радости:
— Какое счастье — отдать сестру такому патриоту, как вы, — ответили они.
Уверенные в том, что надежно держат свою жертву, братья объявили Шабо, что выплатят ему деньги только в 1798 году. Ослепленный шикарным образом жизни Фреев, депутат согласился не раздумывая.
Свадьба состоялась в октябре 1793 года, и, как свидетельствуют современники, «Шабо с небывалым удовольствием приобщал свою молодую жену к радостям любви»… Бедняга был бы сильно разочарован, узнай он, что его «невинная девочка» еще совсем недавно пребывала в «гареме» австрийского императора Иосифа II, которому в свое время уступили ее братья…
Молодожены поселились в доме № 19 по улице Анжу, у Фреев, которые положили им 4000 ливров в год «на булавки».
Решив свои денежные проблемы, Шабо проводил все время в постели с Леопольдиной, а она, как маленькая хитрая девочка, постепенно приоткрывала ему глубины своего темперамента. Именно в этот момент друг братьев Фрей, депутат Конвента Делоне, получил от барона де Батца приказ действовать. Однажды вечером он небрежным тоном попросил Шабо быть посредником между ним и Фабром д'Эглантином и одолжить ему сто тысяч франков на весьма любопытную комбинацию.
— Кстати, вы тоже получите сто тысяч, — добавил он.
Шабо согласился купить Фабра.
Первый скандал времен республиканского правления готов был разразиться…
План барона де Батца был очень прост: Делоне должен был с трибуны Конвента атаковать «Индийскую компанию», воссозданную в 1785 году Калонном и продолжавшую, несмотря ни на что, выплачивать своим акционерам вполне приличные дивиденды.
— В заключение своего выступления, — сказал барон Делоне, — вы потребуете ликвидации компании. Фабр, Шабо и Базир санкционируют это, акции немедленно упадут в цене, и вы начнете скупать их…
Следующим шагом Фабра должна была стать отмена декрета, распускавшего «Индийскую компанию», после чего акции немедленно взлетели бы вверх…
План совершенно удался: бывший артист, все больше тративший на женщин, без колебаний принял предложение Шабо.
Барон де Батц потирал руки — теперь он сможет натравить революционеров друг на друга. Как я уже говорил, его замыслы были необычайно смелы и отличались дьявольским макиавеллизмом.
Послушаем, что пишет по этому поводу Ленотр: «Остановить смуту, терзавшую Францию, барон, конечно не мог, поэтому он решил усилить ее, тем самым приблизив конец. Ему казалось, что, посеяв недоверие между партиями, борющимися за власть, можно заставить их обратить против самих себя разрушительную ярость. Они считали себя неподкупными, но их легко будет развратить и запятнать. В их арсенале гильотина и тюрьма; нужно заставить революционеров обратить это оружие против друзей, а не против врагов. Одним словом, необходимо погрузить Конвент в такую клоаку грязи и крови, чтобы народ наконец — в ужасе и отвращении — сам потребовал реставрации монархии» [99].
Как только Фабр и его сообщники положили деньги в карман, барон де Батц приказал еще одному подкупленному им члену Конвента выдать их.
Разразился невероятный скандал. Многие депутаты, замешанные в сомнительных делах, немедленно набросились на Шабо и его друзей, надеясь доказать таким образом собственную порядочность. За несколько дней Конвент превратился в змеиное гнездо, где каждый яростно разоблачал соседа… Барон де Батц добился своего…
Понимая, в какое опасное положение он попал, Фабр д'Эглантин решил доказать свой «патриотизм» и отвлечь внимание от собственной персоны: он возглавил компанию по де христианизации страны и создал республиканский календарь.
Этот календарь называют очень поэтичным, забывая зачастую добавить, что о нем было и нечто гротескное. Общеизвестно, что в «республиканском» году было двенадцать месяцев по тридцать дней в каждом. Таким образом, оставалось пять лишних дней в обычном году и шесть — в високосном. Что было делать с этими дням», нарушавшими строгий уравнительный распорядок? И отнесли на конец года, ласково обозвав «санкюлоточками»…
Насмешникам Фабр вполне серьезно объявил: «Мы посчитали возможным и справедливым увековечить этим новым словом явление, лежащее в его основе. Кстати, проведенное нами любопытное исследование позволило доказать, что аристократы, желавшие унизить нас, называя „санкюлотами“, не сами придумали этот термин».
