Альфред Рессел - По дорогам войны
Тогда я и решил: завтра поднимусь на Безымянную. Я должен это сделать. Я должен на месте определить, почему нет конца этим боям. Холод проник мне под полушубок, и я стал подумывать о возвращении. И вдруг интуитивно почувствовал, что кроме меня на перевале есть кто-то еще. Я вытащил пистолет. Минуту мы молча стояли друг против друга. Оба были взволнованы. Потом я нерешительно подошел поближе и разглядел светлый овал лица женщины. Женщина? Когда она меня узнала, вздохнула с облегчением.
- Вера, что вы здесь делаете в это время?
- А вы что здесь ищете?
- Я жду, когда взойдет солнце над Безымянной, - пошутил я, а потом серьезно спросил: - Вера, почему вы не спите?
Она молчала, но спустя минуту проговорила шепотом, с дрожью в голосе:
- Я боюсь за него.
- Я завтра там буду, поищу его.
Я и Вера, связная штаба корпуса, стояли у маленького военного кладбища со свежими могилами. Мягко, еле слышно падал с деревьев на землю мокрый снег...
Немного успокоившись, я возвратился в дом, окончательно приняв решение утром отправиться на высоту.
На Безымянную
Утро следующего дня было пасмурным. Когда мы выехали, поднялся легкий ветер. Миновали перевал и по шоссе съехали вниз по южной стороне. Я едва сдерживался, чтобы не побежать по заснеженному склону прямо на вершину.
Мы приближались к участку шоссе, который в это время обычно обстреливался немецкой батареей. Надо сказать, что мой новый водитель рядовой. Шпачек явно побаивался. Несмело, но в то же время вполне определенно он давал мне понять, что нам надо бы остановиться. Это меня злило. С какой стати я буду топать целых четыре километра, когда их можно проехать? Мы проехали еще немного. Шпачек снова начал канючить, что вот здесь, мол, самое хорошее место для остановки. Вопреки его желанию я приказал ему ехать дальше. Остановились мы у школы в Нижнем Комарнике, прямо под грозной горой Обшар, на которой безуспешно атаковали врага наши части. Мы оказались на ничейной земле, где в любой момент возможна была любая неприятность. Не слышно было ни орудийной стрельбы, ни разрывов снарядов. Стояла угрюмая тишина.
Я с рядовым Петршичеком осторожно пробирался к старой деревянной православной церкви, которая, ничуть не пострадав от войны, возвышалась над деревней. Вдруг в утреннем полумраке мы заметили что-то непонятное. Наклонившись к земле, какое-то существо направлялось в нашу сторону. Свой или враг? Да и человек ли это вообще? Я предложил своему спутнику ползти вперед, по Петршичек никак не отреагировал на это. Тогда мы поменялись ролями: он стал меня прикрывать. Я не исключал, что это была немецкая разведка и приготовился к самому худшему. Но вышло все наоборот. Через несколько минут загадка была разгадана. Облегченно вздохнув, я похлопал по худым бокам бездомную козу.
Постепенно стало видно дно комарницкого ущелья, но возвышавшиеся рядом вершины еще утопали в клубах медленно поднимавшегося тумана. Мы стояли у церквушки, молчаливые и неуверенные. Было так тихо, что казалось, будто война уже давно кончилась. Но стоило только посмотреть вниз, на заснеженные обломки автомашин и развороченную боевую технику, как война сразу же напоминала о себе.
Здешний край был всегда тихим. Тому, кто побывал в этих местах весной, навсегда запала в душу чудесная природа с легкими ветерками, дующими в сторону перевала, с говорливыми ручейками, вокруг которых расцветает море ветрениц, баранчиков и фиалок. Кто сюда приезжал летом, был очарован картинами горных деревень с мирным перезвоном жестяных колокольчиков у коров, с кольцами ленивого дыма, поднимавшегося из труб приземистых домиков, отчего вечерний воздух становился еще ароматнее. Когда здесь дули ветры с перевала, высокая трава за деревней покрывалась легкой рябью, на полях и лугах под Дуклей развевались юбки женщин и трепыхалось на ветру полотно мужских рубашек. Не было краше мест, чем в этом забытом уголке, но не было нигде и большей нищеты, чем здесь, возле Главного Карпатского хребта.
Однако, оказавшись в плену у зимней грусти и глядя на опустошенные места вокруг, я твердо верил в то, что выжженная карпатская деревня под Комарницкой горой не исчезнет с лица земли, что развалины домов не зарастут мхом и что опять придет весна в этот чудесный край.
Мои мысли прервал одиночный выстрел. Я посмотрел на вершину. Переломанные, покореженные остатки леса нескладно торчали до самого горизонта. Тихое белое утреннее спокойствие в этом мертвом хаосе на горе и под нею так же пугало, как и страшный грохот в минуты боя.
Уже совсем рассвело. Мы прошли через лесной завал, переправились через ручей на его высокий крутой берег, пробрались сквозь густой кустарник и по крутому склону торы начали подниматься вверх. К этому моменту на высоте разгорелся бой. Нашим частям оказывали поддержку вся артиллерия корпуса и советская минометная бригада. Неожиданно мы увидели двух неподвижно лежавших советских солдат. Немного в стороне, уткнувшись лицом в землю, лежал третий. Мы осмотрели их, с надеждой думая оказать им помощь, и совершенно не замечали, что творится вокруг. Пули свистели рядом с нами. В этом не было ничего удивительного: наверху, над нами, шел бой, и, естественно, сюда долетали пули. Инстинктивно осознав опасность, мы поспешили уйти с этого места. Солдатам не требовалась никакая помощь: они были мертвы.
Мы пустились на восток и на северном откосе Безымянной встретились с командиром 5-го батальона. Я сообщил ему о тех погибших. Он лишь махнул рукой и объяснил, что несколько минут назад их "перещелкал" снайпер. У меня сердце так и екнуло: возможно, наша возня возле мертвых спасла нас.
- Я иду к тебе, - сказал я по телефону капитану Кунцлу, командиру особой корпусной группы, находившейся в центре атаки.
- Нет, нет, ради бога, прошу вас, не ходите! - закричал тот. - Мы в очень тяжелом положении. Нас просто засыпают минами. У меня нет провожатого, все заминировано, не ходите!
"Можешь и не идти, - мысленно говорил я себе, - твое боевое место не здесь, не на этом холме... Ну нет, я должен туда пойти! Должен, братец!" Я все как следует взвесил, но все равно не мог избавиться от чувства, что поступаю неправильно. И все же я пошел один.
Утренний ветер раскачал лес, с ветвей на землю сыпался мокрый снег. Я прошел уже треть склона и вновь засомневался, стоит ли идти дальше. "Хочешь помочь людям на высоте? Это хорошо... А как ты им поможешь, если для тебя сегодня все может кончиться? Кто выиграет от твоей смерти? Ничего ты там не добьешься, ровным счетом ничего. Так какого же черта ты туда лезешь? размышлял я. - Ты один, никто тебя не видит. Поверни назад, брось эту затею! Никакого престижа ты не потеряешь... Но-но, подполковник! заговорил вдруг голос долга. - Куда же это годится - пасовать перед опасностью? Иди дальше и не бойся. Когда поднимешься на высоту, сразу все приободрятся: мол, дела у нас не так уж плохи, раз можно к нам пробраться..."
