Юрий Сушко - Любимая женщина Альберта Эйнштейна
...Совсем недавно Коненкову рассказали о трагической судьбе Исаака. Где-то в Алма-Ате обнаружились его следы. В 1937-м его, действительно, арестовали как шпиона, в тюрьме на допросах выбили зубы, отбили слух, а потом сослали в Казахстан. Хвала тебе господи, жив, бродяга, уникальный человек и гениальный мастер. Повидаться бы...
* * *Пожаловав Сергею Тимофеевичу Коненкову Ленинскую премию, новый вождь СССР Никита Сергеевич Хрущев решил навестить скульптора в его мастерской, на его трудовом, так сказать, посту.
...Старый скульптор, работая с камнем, обычно никогда не спешил. Сделает одно-два движения резцом и замрет, отрешившись от всего, погружаясь в размышления о предмете своего труда. Потом выделит какую-то деталь – и опять застынет в своих извечных думах. Словно патриарх, вершащий историческое действо. Примет решение – и снова оживут его руки.
Именно в такую минуту в мастерской Коненкова угораздило появиться Хрущева в сопровождении кремлевской свиты и журналистской братии. Минут сорок Никита Сергеевич внимательно осматривал готовые работы, потом подошел к Коненкову, уже восседавшему в кресле:
– Ну, Сергей Тимофеевич, здорово. Я бы так не смог.
Задетый сказанным Коненков искренне возмутился и начал кричать:
– Нет, вы посмотрите, он бы так не смог! Я всю жизнь посвятил этому делу, а он бы так не смог! Возьмите да попробуйте!
Хрущев побледнел, потом покраснел и вспотел. Свита окаменела. В конце концов Никита Сергеевич нашелся:
– Вы уж извините, Сергей Тимофеевич, я не так выразился. Я хотел сказать, что восхищен вашим талантом и вашим трудом.
Тут же, наскоро попрощавшись, первый секретарь ЦК отбыл восвояси...
Домашние после до утра хоронились в своих комнатах, стараясь не попасть на глаза Сергею Тимофеевичу, который все никак не мог угомониться, метался по мастерской, громил все, что ни попадя, суковатой палкой и материл тупарей...
Многоопытные друзья посоветовали Сергею Тимофеевичу не чураться политики и так или иначе продемонстрировать свою политическую лояльность и, если угодно, даже преданность. Коненков, прикинув все «за» и «против», согласился.
В 1959 году в журнале «Коммунист» появилась коленопреклоненная статья скульптора. Коненков восторженно писал: «Наша действительность устремлена в будущее. Именно теперь, когда перед человечеством столь зримо открылись светлые и прекрасные дали, так ощутима преемственность эпох... Предчувствия и мечты таких своих предшественников, как Томас Мор, Кампанелла, Сен-Симон, Фурье и Роберт Оуэн, Маркс и Энгельс гениально превратили в науку построения социалистического общества... Октябрьская революция бросила вызов всем темным силам старого мира. Нас терзали голод и сыпняк, темнота и невежество, сивуха и безграмотность... И сейчас, оглядываясь назад, даже трудно поверить, какие огромные силы напрягали вся партия, вся страна, чтобы победить бич безграмотности... А ведь без этого не могло бы свершиться и другое – запуск советскими людьми искусственных планет в глубины Вселенной. Все это вехи на нашем пути к коммунизму...
Чтобы прийти к коммунизму, говорил Н.С. Хрущев в своем докладе на ХХ1 съезде КПСС, нам надо уже сейчас воспитывать человека будущего. Человек будущего! Теперь это уже не далекая утопия, а вполне осязаемый образ. Нам не надо ждать, пока трубы возвестят о дне рождения этого человека. Он уже дышит, мыслит и живет вместе с вами... Наши суждения, слова и краски еще не могут изобразить, какие чудесные изменения произойдут в мире, когда земля будет приведена в совершенное состояние, пробьются воды в пустыни, и в мире восторжествует жизнь, пронизанная гармонией и светом. Прекрасная полнота жизни при коммунизме – выше наших сегодняшних представлений, как небо выше земли. Но человек будущего достигнет этой высоты. Человек будет совершенен!»
Почтенного старца щедро осыпали наградами и почетными званиями. Он стал действительным членом Академии художеств, вскоре народным художником СССР. И в конце концов был увенчан Золотой Звездой Героя Социалистического Труда. Правда, все это его уже мало занимало. Разве что как-то в разговоре с молодыми художниками Сергей Тимофеевич неожиданно даже для себя вспомнил возмущенный рык Федора Шаляпина, узнавшего из эмигрантской прессы, что некий безликий аноним «Совнарком» посмел лишить его звания народного артиста республики...
Сегодня Коненкова уже было чего лишать. Но не за что. Хотя он, конечно, в определенной (легкой) степени страдал раздвоением личности. Отравленный воздухом свободы и независимости, бунтарь по натуре, Сергей Тимофеевич в отличие от большинства своих коллег имел реальную возможность объективно сравнивать плюсы и минусы западного мира с прелестями милой его сердцу азиатчины. Плюс ко всему его терзала зияющая пустота вокруг и то самое навалившееся одиночество.
Но, с другой стороны, ему льстило, тешило самолюбие почтительное внимание нового поколения художников, в глазах которых он, по всей вероятности, представал восставшей из пепла легендой или, может быть, ожившим Каменным гостем, Командором из «Маленьких трагедий»... Они ведь с воображением и юморком ребята.
Как и эти «прозайчики» из Литературного института, который стоял как раз напротив его мастерской. Вот уж пройды, так и норовят выпросить десяточку-другую. Благо бы на дело, а то ведь наверняка на пропой... Вот вчера один явился, представился:
– Я аварский поэт Магомед Алиев. У меня есть одна мечта: прочитать вам, великому человеку, мои стихи. И вы потом скажете мне свое просвещенное мнение.
Бог ты мой! Хорошо, хоть денег не просит. Может, почитает стишок и уйдет?.. Да не тут-то было! На своем родном языке Магомед прочел замечательно длинную поэму «Ленин в горах», потом начал цикл каких-то лирических стихотворений... Коненков чувствовал, что слабеет с каждой минутой, и взмолился:
– Молодой человек, я, к сожалению, не понимаю вашего языка. Но чем вам можно помочь?
– Нравится? – обрадовался поэт. – Тогда я вам еще немного почитаю...
– Нет! Помочь, хочу помочь! – Сергей Тимофеевич запустил руку в карман.
– Мне домой надо, в горы, уважаемый товарищ Коненков. А билеты такие дорогие...
* * *Коненков демонстративно старался держаться на почтительном расстоянии от какого-либо участия в публичной политической жизни. Но когда в начале зимы 1966 года ему позвонил и напросился в гости по «весьма спешному делу» старинный приятель, народный художник Павел Корин, Сергей Тимофеевич, разумеется, не мог отказать.
Посмотрев заготовки свежих работ друга, Павел Дмитриевич помялся, но вынул из кожаной папки несколько листков и протянул хозяину мастерской:
