Николай Павленко - Лефорт
Как видим, Статейный список касается лишь внешней стороны дела. Более интересны иностранные описания. «Ужин начался в 10 часов и окончился в 3 часа, — писал некий анонимный автор. — Было установлено, чтобы кавалеры, которые служили их величествам, выпили натощак пять больших бокалов рейнского вина, которое им подносил сам царь. После стола остальная часть ночи прошла в музыке и в танцах, и сам его величество танцевал польский. Он — государь высокого ума, судя по ответам, которые он давал через переводчика (Лефорта. — Н.П.), так как говорил только на своем языке… Я его видел мельком, однако смогу, пожалуй, изобразить его портрет. Он роста выше обыкновенного, с гордым и в то же время величественным взглядом, глаза полны огня и находятся в постоянном движении, как и все его члены, редкие волосы, маленькие усы, одет по-матросски в красное сукно с несколькими небольшими золотыми галунами, белые чулки и черные башмаки».
Свои описания встречи с русским царем оставили обе курфюрстины. Они попытались описать внешность царя, его поведение, поделились своими впечатлениями о нем и отчасти передали содержание беседы. Это придает обоим описаниям бесспорную ценность и делает их уникальным источником. Характеристика Петра в этих описаниях считается хрестоматийной.
София Шарлотта по неизвестным причинам не смогла сопровождать своего супруга в Кенигсберг и встретиться там с царем. Поэтому она обратилась с просьбой к тайному советнику Павлу Фуксу, приставленному к царю, чтобы тот организовал встречу с ним. Обе курфюрстины прибыли в Коппенбрюгге, где через несколько часов должен был появиться Петр. Сначала он отказался от встречи с курфюрстинами, но потом согласился при условии, что ужин будет проходить в семейном кругу в отсутствие придворных. Младшая курфюрстина писала Фуксу:
«Моя матушка и я приветствовали его, а он заставил отвечать за себя г. Лефорта, так как казался сконфуженным и закрывал лицо рукой, но мы его приручили; он сел за стол между матушкой и мной, и каждая из нас беседовала с ним попеременно. Он отвечал то сам, то через двух переводчиков, и, уверяю вас, говорил очень впопад, и это по всем предметам, о которых с ним заговаривали. Моя матушка с живостью задавала ему много вопросов, на которые он отвечал с такой же быстротой, и я изумляюсь, что он не устал от разговора, потому что, как говорят, такие разговоры не в обычае в его стране. Что касается до его гримас, то я представляла себе их хуже, чем их нашла, и не в его власти справиться с некоторыми из них. Заметно также, что его не научили есть опрятно, но мне понравилась его естественность и непринужденность, он стал действовать, как дома, позволил сначала войти кавалерам, а потом и дамам, которых сначала затруднялся видеть, затем велел своим людям запереть дверь, поставил около нее своего фаворита, которого он называет своей правой рукой, с приказанием никого не впускать, велел принести большие стаканы и заставлял каждого выпить их по три и по четыре зараз, давая понять, что делает это, чтобы оказать честь каждому. Он сам подносил стаканы. Кто-то хотел дать стакан Quirini, он взял стакан сам и поднес его Quirini — это деликатность, которой мы не ожидали. Я позвала музыку, чтобы посмотреть, какое она производит на него впечатление; он сказал, что она ему очень нравится, в особенности Фердинандо, которого он вознаградил так же, как и придворных кавалеров, стаканом. Чтобы сделать ему удовольствие, мы пробыли четыре часа за столом и пили по-московски, т. е. выпивая зараз и стоя за здоровье царя. Фридерих (курфюрст. ~~ Н.П.) также не был забыт.
Чтобы посмотреть, как он танцует, я попросила г. Лефорта назвать своих музыкантов, которые пришли после ужина. Но он не хотел начинать, потому что у него не было перчаток, и велел их искать по своему поезду, но напрасно. Моя матушка танцевала с толстым комиссаром (Головиным. — Я. #.); против них Лефорт в паре с дочерью графини Платен и канцлер (Возницын. — Н.П.) с ее матерью; все это прошло очень степенно, и московский танец нашли очень красивым. Все были очень довольны царем, и он казался так же очень доволен…
P. S. Шут царя был также, он очень глуп, и мы умирали со смеху, видя как его хозяин, взяв метлу, стал ею чистить».
Больше проницательности при описании свидания проявила курфюрстина-мать Софья Ганноверская: «Мы испросили аудиенции у его царского величества (он везде соблюдает инкогнито, и все представительство возложено на его трех послов). Государь согласился нас принять и повидаться с нами в тесном кругу
Меня сопровождали моя дочь и три сына… Хотя Коппенбрюгге отсюда в четырех добрых милях, мы туда отправились с величайшей охотой. Коппенштейн ехал впереди нас, чтобы сделать все необходимые приготовления. Мы опередили московитов, которые прибыли только к 8 часам и остановились в крестьянском доме.
Вопреки нашим условиям, собралось такое множество людей, что царь не знал, как ему быть, чтобы пройти незамеченным. Мы долго вели переговоры. Наконец, мой сын был вынужден разогнать зрителей с помощью гвардейских солдат, и в то время, как послы подъезжали со свитой, царь проскользнул скрытой лестницей в свою комнату, потому что, чтобы попасть в нее, надо было бы пройти через столовую. Мы вышли в эту комнату, и первый посол г. Лефорт из Женевы служил нам переводчиком.
Царь очень высокого роста, лицо его очень красиво, он очень строен. Он обладает большой живостью ума, его суждения быстры и справедливы. Но наряду со всеми выдающимися качествами, которыми его одарила природа, следовало бы пожелать, чтобы его вкусы были менее грубы.
Мы тотчас же сели за стол. Г. Коппенштейн, исполнявший обязанности маршала, подал его величеству салфетку, но это очень его затруднило: вместо салфетки в Брандербурге ему подавали после стола кувшин. Его величество сидел за столом между моей дочерью и мною, имея переводчика с каждой стороны. Он был очень весел, очень разговорчив, и мы завязали с ним большую дружбу
Моя дочь и его величество поменялись табакерками. Табакерка царя была украшена его инициалами, и моя дочь очень дорожит ею. Мы, по правде говоря, очень долго сидели за столом, но охотно бы остались за ним и еще дольше, не испытывая ни на минуту скуки, потому что царь был в очень хорошем расположении духа и не переставал с нами разговаривать. Моя дочь заставила своих итальянцев петь; их пение ему понравилось, хотя он нам признался, что он не очень ценит музыку. Я его спросила; любит ли он охоту? Он ответил, что отец его очень любил, но что у него с юности настоящая страсть к мореплаванию и фейерверкам. Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей, показал свои руки и заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на них от работы.
