Анатолий Уткин - Теодор Рузвельт. Политический портрет
Рузвельт и Лодж (старый союз) способствовали тому, что президент Вильсон не отменил эмбарго на продажу вооружений. Эта мера означала большую помощь Антанте. Проатлантическая группировка ратовала за обходительное обращение с Англией, за отказ от покупки интернированных в американских портах судов, выступала за молчаливую поддержку необходимой Англии контрабанды, за расширение торговли со странами Антанты.
В начале 1915 года в «Чикаго трибюн» появилось интервью Рузвельта, в котором он утверждал, что Германия рано или поздно станет соперничать с США в зоне Карибского моря. «Мы будем втянуты в войну с Германией со значительно меньшими шансами на успех, чем если бы мы присоединились к державам, ныне ведущим с ней борьбу». Рузвельт буквально кипел от ярости: «Вильсон и Брайан ― презренные создания, они не пойдут на объявление войны, если их не толкнуть на это». Вот если бы президентом был он, то «занял бы позицию, вынуждающую немцев либо изменить линию своего поведения, либо объявить нам войну». Полковник Рузвельт становится несомненным лидером движения за вступление в войну. Но вражда с президентом Вильсоном воздвигает перед ним барьер, за которым скрывается подлинная информация из правительственных кругов. Те, кто находится ближе к кормилу власти, знают, что Вильсон не такой уж пацифист, он строит грандиозные схемы нового мирового порядка, где эпицентром могущества будут Соединенные Штаты.
Война стала всепоглощающей страстью Рузвельта. Даже свое выдвижение в 1916 году он поставил в зависимость от степени воинственности избирателей: «Было бы ошибкой выдвинуть меня в президенты, если только в характере народа не появится нечто героическое». Теперь он хотел номинации, хотел быть кандидатом, но кандидатом от республиканской партии, а не от прогрессистов, дело которых было обреченным. В милитаристском угаре он и не вспомнил о реформизме 1912 года.
За неделю до проведения конвента республиканской партии Рузвельт заклинал «избрать американского президента, а не вице-короля при германском императоре». Это была убийственная тактика для претендента, если учитывать влияние выходцев из Германии в республиканской партии и нежелание американского народа принять систему всеобщей воинской повинности. Конвент в Чикаго в июне 1916 года не мог избрать обгоняющего время полковника. Платформа республиканцев призывала к «честному соблюдению нейтралитета между воюющими сторонами». Вопрос о Рузвельте практически даже не обсуждался. Выдвинулась новая фигура ― верховный судья США Чарльз Эванс Хьюз, взгляды которого были достаточно туманны. Рузвельту ничего не оставалось как поставить на Хьюза, некогда охарактеризованного им как «Вильсон с бакенбардами». Еще не остыв от борьбы, он говорил: «Трудно представить себе более жалкую группу, чем республиканцы, выдвинувшие Хьюза. Они едва ли лучше, чем коррумпированные и лунатические дикие ослы, которые составляют ряды демократов под главенством этого хитрого, беспринципного и боязливого демагога Вильсона». Но чтобы не закрыть себе дорогу в будущее, Рузвельт был вынужден произнести, что он поддерживает Хьюза, «способного, прямого человека».
Вильсон оказался из всех наиболее дальновидным политиком. Он видел преобладающее стремление американского народа к миру и сыграл на том, что страна была удержана от войны. Чтобы пройти на повторный срок президентства, В. Вильсон избрал лозунг «Он удержал нас от войны». Это сработало безотказно, и мандат на следующие четыре года был получен в ноябре 1916 года. Но плодами этой победы Вильсон распорядился, по сути дела, аналогично тому, как призывал Рузвельт. Только сделал это более обдуманно. От «вооруженного нейтралитета» Вильсон быстро шел к войне. Перехват ноты Циммермана, в которой Мексике за объявление войны Соединенным Штатам обещалось возвращение «потерянных территорий в Нью-Мексико, Техасе и Аризоне», дал сторонникам войны последнее ― необходимый предлог. В один из моментов прозрения Вудро Вильсон дал оценку будущему: «Война означает автократию. Те, кто слезет с боевых коней, неизбежно завладеют контролем над страной, ибо мы будем зависеть от магнатов стали, нефти и финансов. Они будут править нацией». Американский империализм созрел, теперь он был готов к войне и лишь ждал сигнала.
Президент США Вильсон 2 апреля 1917 года взошел на трибуну перед собравшимися в одном зале сенаторами и членами палаты представителей. Он просил конгресс об объявлении войны за «повсеместное главенство права при помощи такого союза свободных народов, который принесет мир и безопасность всем нациям и сделает мир наконец свободным». В лице Вудро Вильсона американский империализм обрел деятеля более современной формации, не штурмующего безрассудно очередной Сан-Хуан, а трезво взвешивающего шансы Америки на лидерство.
Увы, не Рузвельту, потратившему десятилетия на пробуждение у элиты вкуса к международным авантюрам, а этому неожиданно оказавшемуся в кресле президента профессору придется перекраивать карту мира. Теодор Рузвельт видит для себя только один выход: набрать дивизию добровольцев, отправиться во Францию и там прославиться или умереть. Повторение в новом, грандиозном масштабе подвигов Сан-Хуана может всколыхнуть его сограждан и еще раз открыть ему путь в Белый дом. Рузвельт, желая достичь своей цели, пытался очаровать Вильсона. Он поставил недавнее послание Вильсона конгрессу наравне с «великими государственными документами Вашингтона и Линкольна». Понимая, к чему клонит его собеседник, президент кивнул на стол, заваленный предложениями от техасских рейнджеров, полковников из южных штатов, «конечно, не столь знаменитых». Рузвельт ушел даже несколько обнадеженный. («Мы запросто поговорили с президентом, и я бы сказал, что все улажено, не будь моим собеседником мистер Вильсон».) Вот именно. После встречи Вильсон сказал: «Он великий большой младенец».
Во многом повторяя карьеру своего знаменитого родственника (с той лишь разницей, что плацдармом была избрана демократическая партия), пост заместителя военно-морского министра занял Франклин Делано Рузвельт. По его просьбе военный министр Бейкер встретился с полковником. Существовала формальная преграда в виде отсутствия у Рузвельта военного образования, но он был полон решимости поставить на службу последнему предприятию весь свой авторитет. Прибывший в США с военной миссией маршал Жофр согласился, что американская дивизия во главе с экс-президентом США на французском фронте желательна. Однако цензура государственного департамента не пропустила слова несведущего в американской политике маршала. Жорж Клемансо в открытом письме президенту Вильсону также замолвил словечко: «Есть одно имя, которое символизирует всю желательность и привлекательность американской интервенции. Это имя Рузвельта... Его влияние, его престиж, искусство речи необходимы солдатам Франции». Клемансо, однако, как и Жофр, не совсем отчетливо понимал особенности американской политической арены. Вильсон поставил точку: «Я думаю, что лучший способ обращения с мистером Рузвельтом ― не замечать его». Если положение таково, что Рузвельта стало возможным игнорировать, приходится говорить о конце карьеры.
