Мартин Писториус - В стране драконов. Удивительная жизнь Мартина Писториуса
– Вы хотите белые или цветные?
– «Найк» или «Адидас»?
– Классику, с высоким верхом или скейтерские?
– Дешевле 50 фунтов или дороже 100?
Поначалу мне нравилось, что здесь, в Англии, продавцы разговаривают со мной. Но теперь я способен думать лишь о паре коричневых кожаных ботинок, лежащей в коробке у меня на коленях, которую Джоанна только что купила для меня. Она уже и так потратила кучу денег; большего я не заслуживаю.
– Хотите что-нибудь примерить? – спрашивает продавщица. – Или давайте я измерю вашу стопу?
Я смотрю на свои прочные черные ботинки. Я ношу их уже около восьми лет, их устройство позволяет поддерживать мою стопу.
Я даже не задумывался о том, чтобы приобрести еще одну пару. Это мои ботинки. Я ношу их каждый день. Если я не в ботинках, то в шлепанцах. Но когда Джоанна предложила купить мне что-нибудь новенькое, я согласился, потому что не знал, что еще сказать. Но что я стану делать с тремя парами обуви?!
Я понимаю, что должен принять решение и показать, что я в своем уме. Если я этого не сделаю, Джоанна узнает правду, которую я ухитрялся столько времени от нее скрывать. Эту тайну я хранил все те месяцы, что мы знакомы. Я спрятал ее настолько хорошо, что все это время мне удавалось не дать ей выплыть наружу.
Но теперь я ничего не могу поделать, чтобы скрывать истину: я не стóю этой женщины. Как я сумею быть хорошим мужем, если не способен даже выбрать себе обувь? Я теряюсь в мире Джоанны, где непрестанно приходится принимать решения – что съесть, куда пойти, когда чем заняться. Кажется, стоит только определиться с одним решением, как остальные спешат за ним по пятам, и я ошеломлен их количеством: я не привык к принятию решений.
– Какие хлопья тебе хочется? – спросила меня Джоанна во время нашего первого похода в супермаркет.
Я уставился на гигантское полотно ярких расписных коробок на полках передо мной и осознал, что понятия не имею, как принять это решение. Как люди вообще успевают что-то сделать за день, когда даже для того, чтобы выбрать, что съесть в самом его начале, могут потребоваться часы? И так было с каждым продуктом: не один вид супа, а тридцать, не один батон хлеба, а сотня.
Видя, что я не могу решиться, Джоанна попросила меня объяснить ей, что мне хотелось бы съесть, но даже этого я не мог сделать. Я давным-давно позабыл, что такое быть голодным, что такое желать какого-то конкретного вида пищи, научившись игнорировать ощущение гложущего голода или желания, которые все равно никогда не удастся удовлетворить.
Теперь я порой могу решить, что хочу съесть, но не способен совершать выбор столько раз, чтобы наполнить целую тележку, как делают другие люди.
Я вновь поднимаю взгляд на кроссовки. Я ждал этого момента. Я знал, что когда-нибудь буду вынужден принять самостоятельное решение, но Джоанна отказывалась меня слушать. Она старалась уверить меня, что я сумею справиться с ее миром, а я и пытался заставить Джоанну увидеть тщетность ее представлений, вновь и вновь задавая ей вопрос, почему она любит именно меня.
– Потому что ты – хороший, добрый человек, не похожий ни на одного из моих знакомых, – говорит она. – Потому что ты умный и внимательный, теплый и мудрый. Ты любишь так беззаветно, ты научил меня не спешить и обращать внимание на мир, мимо которого я прежде просто пробегала. О, Мартин, причин так много: твоя улыбка, то, как ты на меня смотришь… Я не могу назвать тебе их все.
Однако теперь ее уверения не многого стоят. Я не могу даже решить, какую обувь я хочу. Она поймет, что в глубине души я по-прежнему не понимаю взрослую жизнь. Мой страх перед миром – точно булыжник, который засел у меня внутри и тянет вниз; или тень, которая угрожает перекрыть собой весь свет. Я – не то, что она думает. Я – самозванец.
– Надо же, какой красивый мужчина! – сказала она пару дней назад, когда брила меня.
Видя улыбку Джоанны в зеркале, я не смог даже улыбнуться ей в ответ. Я просто замер, ибо прежде ни одна женщина не называла меня мужчиной.
Я так долго жаждал услышать эти слова от женщины, но, услышав, испугался, потому что мне потребовался не один год, чтобы согласиться с тем, что я взрослый. И когда Джоанна смотрела на меня в зеркале, я не мог заставить себя взглянуть на свое отражение, с трудом веря тому, что она говорит.
– Посмотри на себя, Мартин, – сказала она мне нежно. – Пожалуйста, посмотри на себя.
Она не назвала бы меня мужчиной, если бы знала правду: если бы знала, что, когда мы встретились с друзьями Ким и Джоанны, чтобы отпраздновать ее день рождения, я был ошеломлен таким большим количеством незнакомых людей; что, глядя в ресторанное меню, я даже не представляю, что собой представляют многие блюда, не говоря уже о том, хочется ли мне их попробовать; что меня едва ли не каждую минуту тянет извиняться за все, что я наверняка делаю не так.
Дело не в том, что я не хочу быть тем, кем рисует меня в своем воображении Джоанна. Единственное, чего я хочу, – это защитить ее, сохранить ее безопасность.
Но теперь, когда она смотрит на меня, я понимаю, что не важно, чего я хочу; ведь я не тот мужчина, который нужен Джоанне. Она никогда не сможет положиться на меня.
Мир совершенно ошеломил меня теперь, когда я пытаюсь выступить за пределы той его крохотной полоски, которую начал узнавать и понимать.
– Мартин, любовь моя, – говорит Джоанна. – С тобой все в порядке?
Сердце мое панически колотится, я поднимаю голову. Мои глаза наливаются слезами, и ее лицо передо мной расплывается. Я не могу ничего сделать, чтобы остановить эти слезы. Сидя посреди магазина, я начинаю рыдать и чувствую, как она обвивает меня руками.
56: Фред и Джинджер
С Джоанной связано много моментов, которые я никогда не забуду, и сейчас как раз один из них. Около одиннадцати вечера, мы на Трафальгарской площади в центре Лондона. Потратив весь день на осмотр достопримечательностей и побывав в театре, мы теперь оказались в самой середине этой огромной площади. Над нами высится Нельсон на своей колонне, несущий стражу над Лондоном. Его охраняют четыре гигантских льва. Есть здесь и фонтан, освещенный множеством огней. Наконец-то смерклось. Свет в Англии не гаснет допоздна, но теперь небо над нами почернело. Вскоре мы уедем отсюда, но вначале должны кое-что сделать.
Моя память полна образов последних двух недель, моментальных снимков, которые я увезу с собой, когда уеду. Вот я впервые держу Джоанну на руках: когда мы пошли плавать и вода поддерживала меня, позволяя взять ее на руки. Вот мы входим в Йоркский собор, нас ошеломляет его красота – камень и свет, покой и умиротворенность, – и я чувствую ее руку в своей. Вот мы вместе сидим в саду, полном цветущих роз, залитом солнечным светом, и обедаем. Вот я вдыхаю запах свежего кофе, она сидит напротив, и я с удивлением осознаю, что мы наконец-то вместе… Сколько воспоминаний предстоит сохранить! – как я задремываю в кино рядом с ней, несмотря на громоподобные голоса персонажей фильма на экране; как я улыбаюсь, глядя на ее лицо, когда она пытается проглотить горький шотландский виски; как я вижу ее улыбку, когда мы с ней вместе гуляем по Шервудскому лесу.
![Сергей Козлов - Исторические предпосылки создания спецназа, 1701-1941 гг. [том 1]](/uploads/posts/books/193149/193149.jpg)
