Екатерина Мешаненкова - Данте. Жизнь: Инферно. Чистлище. Рай
Рассказ Уголино — один из лучших эпизодов «Божественной Комедии». По силе трагизма он не имеет себе равных в средневековой и ренессансной поэзии и достоин того, чтобы процитировать его целиком:
Граф Уголино я, он — Руджиери.
Как страшно я ошибся в лицемере
И как затем он смерти предал нас —
Известен всем печальный тот рассказ.
Но одного не ведают доныне:
Как я страдал жестоко при кончине.
В тюрьме моей томился я давно;
Присвоено, в мое воспоминанье,
Теперь ей «Башни Голода» названье;
Много раз сквозь узкое окно
Наблюдал за светлою луною —
Когда в ночи привиделся мне сон,
Исторгнувший завесу предо мною.
Тот, кем я был в темницу заключен,
Приснился мне владыкой, господином;
С волчатами он волка по долинам
Окрестным гнал к высокому холму
Меж Луккою и Пизою. Ему
Предшествуя, Сисмонди и Ланфранки,
Со сворой псов, алкающих приманки,
Неслись, как вихрь. Был также впереди
И Гуаланди. С ужасом в груди
Увидел я, как настигают кони
Волчат с отцом, затравленным в погоне,
И стая псов, голодных и борзых,
Кидается и раздирает их.
Еще зарей не заалело небо,
Когда детей послышался мне плач,
Которые во сне просили хлеба.
Душою ты суровей, чем палач,
Когда меня не сожалеешь ныне,
Поняв, что я предчувствовал в кручине!
И если слез сочувственных ручей
Не в силах я исторгнуть из очей —
О чем, скажи, ты проливаешь слезы?
Проснулись мы под бременем угрозы,
Навеянной тяжелым сном моим.
Предчувствием мучительным томим,
Прислушивался тщетно я к приходу
Тюремщиков, носивших хлеб и воду.
Вдруг слышу я, как забивают вход
В темницу к нам. Отчаяния полный,
В лицо детей я устремил безмолвный
Суровый взор, и сердце, словно лед,
В груди моей от ужаса застыло.
Все плакали, но в продолженье дня
Не плакал я, ни звука не сходило
С холодных уст. — «Отец мой, что с тобою?
Как странно ты глядишь перед собою!» —
Спросил Ансельм-малютка у меня.
Но я молчал. Когда же луч денницы
Проник опять в окно моей темницы
И в их чертах, искаженных от мук,
Я черт своих увидел отраженье —
Я укусил невольно пальцы рук.
Но, думая, что голода мученья
Не в силах я терпеньем побороть,
Промолвили они: — «Ты в эту плоть
Наш дух облек, сними ее покровы;
Тебя собой насытить мы готовы
И легче нам не видеть мук твоих».
Тогда порыв безумия утих,
Смирился я, и мы три дня молчали.
О, почему во дни такой печали
Не приняла в объятья нас земля?
Когда настал ужасный день четвертый,
Мой Гаддо пал передо мной, моля
О помощи, и умер распростертый.
От пятого и до шестого дня
Все на глазах скончались у меня.
Уже слепой, бродил я, как в могиле,
И мертвых звал в течение трех дней.
Потом… Но муки голода сильней,
Ужасней мук моих душевных были». —
Он замолчал и, бешеную злость
Почувствовав, вонзил в злодея зубы,
Как будто пес, который гложет кость.
Выслушав рассказ грешника, потрясенный Данте восклицает, осуждая город и его жителей, допустивших такое дикое бесчеловечное деяние:
О, Пиза! Стыд, позор тебе сугубый!
Пускай, когда враги тебя щадят,
С Капрайею Горгона заградят
Теченье вод, как крепкая плотина,
И город весь погибнет. Уголино
В предательстве виновен, может быть,
Но за отца зачем детей казнить?
Образ Уголино, его ужасное пребывание в башне голода и его месть архиепископу Руджери потрясали читателей не только XIV века, но и последующих веков, а также вдохновляли многих творческих людей эпохи романтизма.
В глубокой задумчивости, потрясенный чужим несчастьем, как своим, вступает Данте во вторую зону Коцита — Толомею, названную так по имени Птолемея, правителя Иерихона в древней Иудее. Пригласив к себе своего тестя, первосвященника Симона Маккавея, и двух его сыновей, Птолемей предательски убил их на пиру в крепости Док. Толомея предназначена для тяжелых грешников, которые предали и погубили своих друзей и гостей. Если в первой зоне грешники вмерзли по пояс в лед, то во второй они лежат на спине, зажатые льдами, и слезы их застывают ледяной корой. Данте удивляется тому, что в неподвижном ледяном воздухе Коцита повеял ветер, так как на дне Ада нет водяных паров, нагретых солнцем, которые в его время считали причиной движения воздуха. Вергилий не отвечает на вопрос Данте. Адский ветер порожден взмахами крыльев Люцифера.
Данте обещает снять ледяную кору с глаз грешника, услышавшего его шаги, и даже клянется — пусть он окажется под ледяным покровом, если не сдержит свое обещание. Однако после того, как Данте узнает все, что его интересовало, и убеждается, что грешник наказуется по заслугам, он не исполняет обещанного. Снова звучит жестокий Дантов стих: «И я рукой не двинул, и было доблестью быть подлым с ним». Так непреклонно суров и безжалостен поэт к Альбериго деи Манфреди, принадлежавшему к ордену гаудентов — «радующихся братьев». Альбериго был одним из вождей гвельфов в городе Фаэнца (провинция Романья). Притворяясь, что помирился со своими родственниками Манфредо и Альбергетто, он пригласил их на пир в свою виллу. Когда хозяин приказал слугам: «Принесите фрукты», — они набросились на гостей и закололи их. Это случилось 2 мая 1285 года Событие это вошло в пословицу, в народе говорили: «Его угостили фруктами брата Альбериго». Альбериго говорит, что он «променял на финик смокву». Известно, что финик был более дорогим в Италии плодом, чем смоква. Эта ироническая фраза означает, что в Аду ему воздано сторицей. В 1300 году, в условный год потустороннего путешествия Данте, Альбериго был еще жив. Данте с присущим ему мастерством высказывает удивление: «Ты разве умер?» Гаудент объясняет ему, что за преступления, подобные его злодейству, души попадают в Толомею еще при жизни, а в тело грешника вселяется бес. Нетерпеливый Данте во имя восстановления мировой справедливости расправляется не только с мертвыми, но и с живыми. Так, заранее, как мы видели, живого, он осудил и папу Бонифация VIII.
Брат Альбериго сообщает Данте, что рядом с ним можно найти и другие грешные души, чьи тела еще здравствуют на земле. За ним «от стужи жмется» Бранка д'Орья. С этим сотоварищем он свыкся, вместе они провели во льдах Коцита уже много лет. Данте снова делает вид, что он удивлен, и говорит: «Бранка д'Орья жив, здоров, он ест, и пьет, и спит, и носит платья». Бранка д'Орья происходил из знатной генуэзской семьи; он убил на пиру своего тестя, Микеле Дзанке, князя-судью области Логодуро в Сардинии. В тела Бранка д'Орья и его родственника, соучастника преступления, вселились дьяволы…
