Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894
Евгений Иванович имел всегда моложавый вид, несмотря на то, что был уже пожилым человеком. Темно-русые волосы обрамляли его худощавое лицо, всегда казавшееся озабоченным, усталым, серьезным. В разговоре придерживался резонерского тона, щеголял хладнокровием и любил иногда иронизировать. Обладал спартанскими наклонностями в домашнем обиходе и никогда не занимался своим туалетом. Покрой костюма имел оригинальный, всякие удовольствия и развлечения не признавал вовсе и даже слушать о них не хотел. Имел непреодолимую страсть к писарству, почему нередко собственноручно составлял монтировки новых пьес, не говоря уже о рапортах и отчетах, которыми он буквально осаждал контору.
Многие его не любили, но уважали безусловно все. Это уважение он заслуживал своею неподкупностью, справедливостью и честностью… Ко всем драматургам, будь это Островский, граф A. К. Толстой, или только что начинающий неизвестный бедняк и труженик, Воронов относился совершенно одинаково. П. С. Федорова он недолюбливал, а потому всякое давление со стороны начальника репертуара находило в нем самоотверженного оппонента, в особенности же его возмущали нападки Павла Степановича на артистов, за которых Евгений Иванович энергично и смело заступался. Это я даже испытал на себе, когда одно время Федоров меня притеснял…
К просьбам неспособных актеров, несносно пристававших к Воронову о хороших ответственных ролях, Евгений Иванович относился безучастно. Например, один из таких незаметных, но крайне самолюбивых господ, упорно и долго наседал на него с просьбами о роли. Воронов каждый раз отвечал ему только одним звуком: «у!.. у!.. у!..».
Актеру это, наконец, надоело, и он, выбрав удобную минуту, потребовал объяснения. Подошел он не без волнения к Евгению Ивановичу и раздраженно спросил:
— Позвольте же узнать, что это за «у-у-у», которым вы изволите постоянно отвечать на мою просьбу?
— Неужели вы не понимаете?
— Конечно, не понимаю… Да не только я, но, надо полагать, никто в мире этого не поймет…
— В таком случае я вам разъясню: «у» есть междометие.
— Согласен, что междометие, но что оно у вас означает?
— У-ди-вле-ни-е!
Всякое приказание из дирекции или непосредственно от начальства Воронов исполнял беспрекословно, не выражая ни одобрения, ни порицания. К женской красоте он не питал ни малейшего почтения; на женские прелести и костюмы смотрел на сцене, как на декорацию, необходимую для пьесы, и строго в этом отношении требовал приличия и благонравия. Однажды, во время представления оперетты «Орфей в аду», в антракте подходит к Воронову его жена, бывшая также актрисой, и обращает его внимание на чересчур откровенное декольте артистки Г-вой, которая готовилась предстать перед публикой в таком виде. Евгений Иванович, с обычным своим спокойствием, приблизился к Г-вой, осмотрел ее со всех сторон и невозмутимым голосом произнес, показывая рукой на ее грудь:
— Пожалуйста, уберите все это!!
Воронов был непримиримым врагом оперетки, и когда она стала появляться на нашей сцене, он наотрез отказался ставить «Прекрасную Елену», предоставив это дело самому бенефицианту. Свой отказ он мотивировал следующим доводом:
— Я нахожу, что ставить подобную безнравственную пьесу, как «Прекрасная Елена», на той же сцене, где играется Шекспир, Гоголь, Грибоедов, — стыд и грех. Для подобных вещей нужно устроить другой театр и поставить другого режиссера. Я считаю своею нравственною обязанностью не допускать этой скабрезной галиматьи до императорского театра и недоумеваю, как она проникла к нам…
И действительно, «Елена» была поставлена без его участия.
В исторических и народных пьесах, как, например, «Смерть Иоанна Грозного», «Дмитрий Самозванец» Чаева и др., Воронов мастерски, эффектно и великолепно ставил народные сцены. Под его управлением толпа жила, это были живые лица, принимавшие близкое участие в ходе событий. Все эти картины обыкновенно вызывали общий восторг зрителей и имели огромный успех.
Не знаю, насколько хорошим преподавателем драматического искусства был Воронов, но многие отзывались с большой похвалой о написанной им «теории».
XXVIII
Н. И. Куликов. — Время его режиссерства на сцене Александринского театра. — Находчивость его. — Его драматургическая деятельность. — Происхождение звания «главный» режиссер. — Рассказ Куликова про Максимова.
С Николаем Ивановичем Куликовым, бывшим гораздо ранее Воронова главным режиссером нашей драматической труппы, я поддерживал долголетнее близкое знакомство. Последние сорок лет жизни он занимался исключительно переводами и сочинениями оригинальных пьес, от которых имел хороший доход, дававший ему возможность безбедно существовать.
Когда я впервые встретился с Куликовым, это был уже достаточно дряхлый старик, ходивший на костылях, однако живо интересовавшийся театром. Мой первый визит к нему был вызван одним из закулисных празднеств, К которому готовились заранее. Я посетил его с просьбой сочинить приличную случаю интермедию для торжественного спектакля, в котором собирались чествовать, не помню теперь по какому поводу, В. В. Самойлова. Я принимал большое участие в составлении этого спектакля и намеревался к этому же привлечь Н. И. Куликова, как талантливого драматурга, который мог облегчить задачи устроителей спектакля и помочь им своими советами, а главное сочинением интермедии.
Чуть не с первых же слов я так близко сошелся с Николаем Ивановичем, что вскоре мы сделались большими друзьями. Правда, для Самойловского чествования он ничего не устроил, но это не помешало нам продолжать знакомство, кончившееся только с его смертью, последовавшей три года тому назад.
Куликов хоть кого мог очаровать своим умом, неподражаемым сарказмом, блестящим остроумием, а главное — заразительною веселостью, которая не покидала его никогда. Ни почтенный возраст, ни мучившие его постоянно болезни не удерживали Николая Ивановича от юмора, которым он щеголял всю жизнь.
В бытность свою режиссером, каковым его я, конечно, уже не застал, он пользовался огромным значением и влиянием не только за кулисами, но даже и в дирекции. Его злого языка все боялись более всяких выговоров и распеканий, которые в то время были в большом ходу у начальствующих лиц. Насмешка же и сарказм Куликова действовали сильнее взысканий, благодаря чему он нажил себе массу врагов и недоброжелателей, которые и способствовали его преждевременному уходу со сцены.
Куликов был строгим режиссером и администратором. Об этом свидетельствует его собственный рассказ о том, как он разобрал однажды жалобу своей жены Варвары Александровны [24] на одного из закулисных сторожей.
